— Ваш повар — блеск.
— Это точно. Ну вы и накурили.
Курил я не долго, но она была беременная — в этом все дело. Я быстренько потушил окурок и открыл форточку.
— Извини.
— Ничего. Я же сама дала спички.
— Сейчас все выйдет. Может окно отпереть.
— Не надо. Будет сквозняк. Я не плотно закрыла дверь.
— Я не хотел.
— Ничего, уже лучше. Я не привыкла к сигаретному дыму, а вам без него плохо, я понимаю.
— Могу и потерпеть. А можно тебя попросить?
— О чем?
— Говори мне «ты». А то непривычно.
— …Ладно. «Ты», — Настя засмеялась. — Я привыкну… Вы… ты спрашивал про коммуну. Я живая ее летопись или свидетель — как больше нравится?
— Ну, свидетель — уж слишком. Рассказывай.
— Мой папа был геолог и попал в завал в шурфе. Стал инвалидом. А мама ушла от нас. Папа нашел себе работу сторожем, познакомился еще с такими же людьми, как он.
— Инвалидами?
— Нет. Просто с теми, кто потерял или не мог найти работу по душе. Например, с поэтом, которого не печатали, с художником, картины которого не покупали.
— А Андрей?
— Он врач-нарколог. Он помог мне поступить в медицинский колледж. У него был смертный случай в больнице из-за передозировки. Его отстранили, и он запил. Потом познакомился с папой, и они решили организовать коммуну. То есть коммуна здесь уже была в конце восьмидесятых, но потом распалась. Когда мы приехали сюда, дома в основном пустовали, тут только жили трое стариков. Вы их видели за столом. Они бывшие артисты, пили, играть уже не могли, а здесь занимались заготовкой ягод и грибов, сдавали, получали деньги, запасались продуктами. А мы, когда появились, стали сажать овощи, даже пшеницу и овес, завели кур, коров. Я вот закончила колледж.
— А отец?
— Папа умер. Сердце. После аварии он принял много обезболивающего, а это разрушает сердце. Я тогда сдавала сессию. Приехала домой и увидела могилу.
— Давно?
— Два года назад.
Я дотронулся до ее вздрогнувшей руки.
— Так мы и живем.
— А новички?
— По-разному. К нам же попадают и алкоголики, и наркоманы. Андрей бог в этой области. Совсем опустившихся он держит в изоляции, пока они не выздоровеют.
— А. Я, лично, не наркоман и выпиваю только по праздникам.
— Ну и хорошо. Вы хотите остаться?
— Не знаю. А могут не принять?
— Теперь я не знаю. Все решает Андрей.
— Апостол?
— Эти журналисты просто трепачи.
— А тот рыжий?
— А. Петр Васильев. Он комбайнер. Жена бросила его, он спился. Случайно нашел нас и остался. Про кого еще рассказать?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Там есть еще два Якова, Иван и Варфоломей.
— Кто это? У нас есть только Иван Бережков, Ванечка, ему 7 лет. А остальных я не знаю.
— Я тоже.
— Вы шутите?
— Наверное. А какие у вас есть машины?
— Только старый микроавтобус «Рафик». Мы на нем привозим продукты и возим на продажу излишки картошки. А почему вы спросили про машины?
— Опять «вы»?
— Простите.
Настя смешалась и рассмеялась.
— Ого, молодежь, у вас весело.
Мы подняли головы. Андрей стоял на пороге и прикрывал за собой дверь.
— Вот что, Серега, пойдем со мной, потолкуем за жизнь.
Я с готовностью поднялся. Настя — тоже.
— А у тебя, Настенька, как дела? Как ходишь?
— Хорошо.
— Вот и хорошо. Ты береги себя, скоро наше пополнение рожать будешь. Идем, Серега, тебе повезло с доктором.
Я вышел за Андреем из комнаты. Мы не стали никуда заходить, а сели на завалинку соседнего дома.
— Ты, парень, не курил бы, и так у тебя легкое задето. В первые дни ты кровью кашлял.
Я с готовностью кивал.
Андрей не спешил продолжать. Я тоже молчал. Наконец он кашлянул в раздумье.
— Ты, вообще, как на жизнь смотришь? У нас останешься?
— Я вам много должен?
— Ты о чем?
— Ну, плата за лечение. За место. Еда там…
— Ты что, парень. У нас же коммуна.
— Да как-то непривычно. Не то время.
— Неважно. Мы здесь живем по другим законам, — Андрей встал. — Ты подумай. Если останешься, рады будем принять тебя жильцом нашей общины.
— Я думал, у вас — братья.
— Какие братья? — он обернулся.
— Как в монастыре.
— В сущности: все люди братья, а мы жильцы нашего общего дома. Да, кстати, ты женат?
— Да нет. Живу с матерью.
— Позвонить ей не хочешь?
— Не к спеху.
— А где твой телефон? Когда мы тебя нашли, при тебе его не было.
— Я потерял его дня за два. По пьяни.
— Ладно. Отдыхай, поправляйся. Все это наживное, главное — ты живой.
— Точно.
Он ушел, а я остался сидеть на завалинке и размышлять о жизни, как сказал бы Андрей. И тут я увидел Светку Головину. Она в том же свитере, что и на фотографии и голубых джинсах, шла прямо ко мне со стороны леса. Шла упруго, той слегка дерганной походкой, как модно теперь у молодых. Кроссовки ее были в грязи, а в руках она несла небольшое пластмассовое ведро. Позади нее раздались голоса и еще трое молодых людей появились из леса: два парня и девушка, все с такими же ведрами.
— Светка, — закричал я, вставая. И тут запели петухи. Сразу в несколько голосов и орали они наперебой, так что совсем заглушили меня. — Светка!
Наконец она услышала и замерла от неожиданности.
— Иди сюда.
Она неуверенно оглянулась на своих. Потом повернула ко мне и пошла быстрее.
— Здравствуйте, — сказала она, удивленно рассматривая меня. — Откуда вы меня знаете?
Ну вот. Именно из-за этой пигалицы попал в такую передрягу, а она спрашивает, откуда я ее знаю.
Девушка сначала взяла ведро двумя руками, потом поставила между ног. Оно было полно каких-то сучков, камней и листьев.
— Я же Сергей Поливанов, ты не помнишь меня?
— Нет. Мы познакомились в баре?
Вот она, современная молодежь. Знакомится только в барах.
— Я служил с твоим братом.
— Ой!
