— Спасибо…
Но врач уже не смотрел на нее.
Чтобы сэкономить деньги, Лида проехала до центра на автобусе, а оттуда, на метро, пройдя оставшийся путь пешком, с уснувшим ребенком на руках и, измучавшись, наконец, увидела впереди здание с длинным серым забором. На воротах сверкала золотом надпись на черном фоне:
ИНСТИТУТ ДЕФЕКТОЛОГИИ АПН СССР.
— Нам сюда, — из последних сил пробормотала Лида и тяжелым шагом направилась к калитке.
Фасады зданий, смотревших на них, были торжественны и напугали Лиду своей неприступностью. Она так растерялась, что вынуждена была сесть на ближайшую по тротуару скамейку. Она боялась спрашивать у проходивших мимо медиков, боялась подойди к этому мраморному великолепию.
Она сидела и чисто механически качала спящего ребенка, пока к ней не подошла женщина в белом халате.
— Вы кого ждете? У нас делегация, вам нельзя здесь сидеть.
Молча Лида протянула карту с вложенной в ней запиской.
— Хорошо, идемте со мной, — пробежав взглядом записку, сказала женщина. — Только быстро.
Лида послушно встала. Она торопилась изо всех сил, но ей это было нелегко с шестнадцатикилограммовым ребенком на руках. И она стала отставать. Думая только о том, чтобы не упустить из вида женщину в белом халате, она что есть сил спешила за ней, поднималась по вымощенному плитами крыльцу, по застеленному ковровой дорожкой полу, по лестнице с коврами и с лепными перилами. И все равно она сильно отстала.
Женщина ждала ее на втором этаже.
— Быстрее, я же вас предупредила она и так же ровно и быстро пошла прямо по коридору, пахнувшему вовсе не лекарствами и хлоркой, как в любой другой больнице, а чем-то приятным.
— Сюда, входите.
Раскрыв широко дверь, женщина прошла в кабинет, просторный и светлый, но совершенно пустой.
— Денис Илларионович?
Врач выглянул из небольшой двери.
— Да?
— К вам по направлению. И не забудьте, через полчаса, в актовом зале.
— Есть, командор.
— Ну вас.
— Входите, располагайтесь, — скрываясь за дверью, сказал врач.
Лида с интересом посмотрела на удаляющую женщину и только тогда поняла, что последняя фраза адресована была именно ей.
Она прошла к стулу, села, положила ребенка поудобнее и посмотрела на зажатый в руке кошелек с тридцатью рублями, всем ее богатством.
Врач вскоре вышел, одетый в строгий черный костюм и серый галстук, невысокий и рыжеволосый.
— Так, — он порывисто сел на стул за рабочий стол с ничем не захламленным покрытием. — А, так вы Ганичевы? Хорошо. На обследование согласились?
Лида только кивнула.
Врач посмотрел на часы.
— Осмотреть вас я уже не успею, — он крутанул блестящий шарик на крышке стола, и как по волшебству из самого покрытия выскочил стилизованный под шишку пенал. Достав ручку, врач начал писать. — Третье здание отсюда — стационар. Отдадите это в приемный покой. Сами можете остаться с ребенком, а завтра все решим. Идите, — и он запоздало спросил. — Возражений нет? Хорошо.
Конечно, хорошо. Ведь она так боится идти домой.
Глава 4
Это была чудесная больница, не похожая на все остальные, голодные и безденежные. Лиду кормили вместе с ее сыном, лекарств никаких не выписывали, только время от времени приглашали их в страшный кабинет, весь в каких-то приборах, сажали мальчика в кресло и надевали на голову странную плетенку от которой тянулись провода.
Так проходили дни, пока, наконец, Лиду не пригласила в кабинет заведующего отделением. Там сидели трое врачей, сам заведующий и еще незнакомый мужчина в одном костюме, без халата, что совершенно напугало Лиду.
Ей велели оставить ребенка в палате, она оставила его, велели сесть и слушать, она подчинилась.
— Болезнь вашего сына неизлечима, вы наверное уже об этом знаете, — начал заведующий, крупный широколицый, без свойственного толстякам выражения добродушия. — Аутизм в чистом виде — редкость, обычно он проявляется в определенной патологической структуре, обладает при этом качественными особенностями. В вашем случае — отягощен ярко выраженным умственным недоразвитием и задержкой речи.
— Синдром Каппера — это врожденная или раннеприобретенная недостаточность коммуноактивности и группа сходных с ним резидуально органических нарушений. Он даже не пытается говорить? Вот видите. Ваш сын обречен на вечную инвалидность.
Как от удара, Лида обернулась к мужчине, сказавшему это.
— …Полный распад и постепенная атрофия нервных… ярко выраженный патогенез. Где его электроэнцефалограмма?
Лида повернулась к заговорившему снова заведующему.
— Ваша единственная надежда — метод профессора Мальцева. Вот вам ручка, распишитесь.
Лида по опыту знала, что подписывание официальных бумаг ничего хорошего не предвещает и отдернулась от ручки, как от скорпиона.
— Чего вы теряете? Где вы работаете?
— Ни… нигде.
— Вот видите. Низкий уровень интеллекта…
— Да подписывайте, чего вы ждете? Через год, другой, ваш сын превратится в полного идиота. Хотите на таких посмотреть?
Лида, перепуганная до крайности, только трясла головой.
— Не хотите? Тогда ставьте автограф, вы задерживаете столько людей. Вы мешаете работать. А мы, между прочем…
— Ладно, она и так подпишет. Не бойся, дочка, это же только означает, что ты знаешь о методе и согласна на лечение своего сына.
— Есть еще отец.
— Его подпись не обязательна, хватит и ее. Подписывай, это же только формальность.
Лида продолжала качать головой.
— Тогда сдавай его в интернат. Больше мы ничего не можем для него сделать.
Теперь уже качали головами все присутствующие.
— Выписываем?
— Давать направление в интернат?
— Подготовьте карту. Идите, чего вы ждете, мы и так потратили на вас столько времени, сколько идет научный доклад.
Лида встала, совершенно ошалело попятилась и выскочила за дверь, споткнувшись о порог.
В палате на две койки было тихо и прохладно. На одной из них спал пятилетний мальчик, у которого была внутричерепная гематома. Его мать тихонько шила, сидя за столом у окна.
Данилка сидел на второй койке и держал в руках маленькую иранскую машинку-грузовичок. Перевернув ее вверх колесиками, он крутил их тихо и вяло.
— Он пописал в горшок, я его подержала, — сказала женщина, бросив короткий взгляд на Лиду. — пусть играет, у нас этих машинок вон, целая коробка.
