— Куда поставить вашу машину?
— Она твоя, Данил. Все документы на нее — в бардачке.
Ирина Яковлевна, стоя перед пропускным пунктом, взяла у Данила сумку, притянула его за голову и поцеловала в лоб, потом в губы и в щеку.
— Теперь иди ты, моя девочка, — Ирина Яковлевна поцеловала и ее, но по другому, едва коснувшись губами ее щеки.
— Действительно хорошая помада, совсем не пачкает, — улыбнулась она, ласково проведя рукой по щеке Галии. — Не потеряй мои координаты. Как устроитесь, сразу звони. И про дом в Москве не забывайте, может решите вернуться когда-нибудь. Данил, не обижай девочку и будь ей хорошим мужем. За что только таким шалопаям, как ты, достаются такие хорошие девушки. Помни, Галочка, я ему, как мать, если обидит, сразу звони. Будьте счастливы. Прощайте. Галочка, Валера.
Поцеловав снова обоих и не поняв даже, что оговорилась, женщина забрала, наконец из рук Данила свою сумку, небольшую и легкую и пошла к таможеннику. Собак еще раньше запаковали в собачий ящик и увезли в багажное отделение. Проходя через металлоискатель, Ирина Яковлевна оглянулась. Данил, глядя ей вслед, поднял руку, другой притягивая к себе девушку.
— Счастья вам, — прошептала женщина, пятясь и глядя на них.
— Возвращайтесь! — искренне закричал Данил, пока она еще могла его слышать в гуле голосов. Мы устроимся, и возвращайтесь!
Женщина кивала, все пятясь и не могла ответить, крепче сжимая дрожавшие губы.
Глава 13
Пришла зима, снег лежал на земле толстым слоем и морозными ночами росли сосульки.
Новые Прудищи ничем не отличались от окраин Москвы, от какого-нибудь Бибирева. Там жили работали, строили, ломали.
Росли фирмы, лопались и снова создавались. В одной из них, в полуподвале, с небольшим клочком двора за решетчатой загородкой звенел металл, шипел резак и сварка стреляла вокруг себя огненные брызги. Там варили решетки, гаражи, двери — вообще все, что можно сварить с помощью электрической или газовой сварки.
— Дан, довольно, хватит, — хлопал по плечу сварщика высокий полный мужчина, стоя за его спиной и стараясь, чтобы искры не попала на него.
Сварщик перекрыл кран, выпрямился на корточках и поднял на голову защитное стекло маски.
Это был Данил, повзрослевший, возмужавший, с заострившимися, ставшими твердыми чертами.
— Уработался парень, вконец. Мог бы и в конторе посидеть, как совладелец.
— Мне интересно.
— Ага. А потом мужики хохочут по углам.
— В зубы им, — засмеялся Данил, вставая и совсем снимая маску. — Я уйду сегодня пораньше, хочу с женой в больницу съездить.
— А что с ней?
— Беременная.
— Вот оно. Поздравляю. Давно пора. Ставь выпивку мужикам.
— За мной не пропадет.
Данил вытащил из кармана старой кожаной куртки сигареты, достал одну и взял в зубы, доставая зажигалку. Он начал курить недавно и еще не пристрастился к никотину. А его компаньон, куривший чуть ли не с восьми лет, курил только крепкие сигареты и без фильтра. Он тоже достал из пачки сигарету и мял ее двумя пальцами, ожидая. Данил достал зажигалку, щелкнул и дал ему прикурить, потом прикурил сам.
— Пошли. А то холодно на морозе.
Данил собрался уже повернуться к двери в подвальчик, когда его компаньон спросил его:
— Что в военкомате сказали?
— Служить придется. Полтора года.
— А того… отмазка…
— Зачем? Отслужу, вернусь. Место не пропадет?
— Нет, конечно. У нас же 50 на 50.
Данил уже стал спускаться, когда его компаньон, следуя за ним, оглянулся.
— Эге, твоя что-то бежит.
Данил, легонько толкнув его, поднялся было наверх, увидел Галию в ее беличьей шубе и бросился снова вниз, потому что вход в офис был с другой стороны здания.
— Гала!
— Данил.
Данил склонился, жадно целуя холодное от мороза лицо.
— Что не дождалась?
— Данил. Мне позвонили из Москвы: папа и мама в больнице в тяжелом состоянии. Кажется пищевое отравление. Я плохо поняла. Я должна поехать.
— Я отвезу тебя? Только завтра, мне нужно утром в военкомат.
— Ничего, тогда я сегодня поеду на такси, а ты — когда освободишься.
— Вызывать такси?
— Ладно.
— Ты только осторожно, Не волнуйся, не нервничай.
— Я знаю.
— И ходи осторожно. Там дорога, гололед.
— Я же не вчера родилась.
— Позвони сразу, когда приедешь.
— Хорошо. Через два часа я буду уже на месте.
— Где остановишься?
— У родителей. Там прислуга. Звони, звони, вызывай такси.
Данил нервничал, пальцы его срывались.
— Может не поедешь, а? — жалко и растерянно посмотрел на жену.
— Так же нельзя. Это мои родители, и они мучаются.
Данил наконец-то справился с телефоном.
Когда Галия села в такси и хлопнула дверцей, Данил, сам не понимая, почему, почувствовал режущую боль в груди. Не помня себя, он шагнул вперед, надеясь остановить машину, но такси мягко тронулось, увозя жену по дороге, над которой снова повалил снег: густой, хлопьями, уносимыми ветром. Крупные, из множества слепленных снежинок, хлопья метались в свете проносившихся мимо фар, следуя за проезжающими машинами, кружась и исчезая в сгущающихся сумерках.
— Ну — ну, — хлопая Данила по плечу, сказал компаньон. — Так легко от тещи не отделаешься. И не надейся. Когда жена позвонит, спроси какого числа будет торжественная выписка из больницы.
Но Галия не позвонила. Весь вечер Данил был на нервах, ночью метался, пытался звонить жене на мобильный телефон, но женский голос все время уведомлял его, что телефон находится вне зоны обслуживания. Он звонил в Москву, родителям Галии, но телефон там молчал.
Ночью он не сомкнул глаз, и когда все же дозвонился до Москвы, незнакомый голос ответил ему, что Валиевы сейчас находятся в Швейцарии, на отдыхе.
Данил рванул на груди ворот рубашки, чувствуя, как на горле сомкнулись ледяные когти страха. Он опустился на диван и швырнул на пол пустую пачку из-под сигарет.
Схватившись за голову, он больше не шевелился, согнувшись вдвое на своем месте. Животное оцепенение охватило его и, сознание, устав от борьбы, стало проваливаться в темноту. И из этой темноты возник одноногий калека, лежавший посреди асфальта и пытающийся подняться, опираясь на костыль. Он кричал и ругался, лицо его злобно перекосилось. Костыль все срывался, и калека, упав на спину, в отчаянии, ударил костылем по ноге Данила.
