Лида медленно вставала на ноги, когда он входил, такой сильный и порывистый, рывком захлопывал за собой дверь и сбрасывал туфли.
— Здравствуй, — растерянно вымолвила Лида и тут же спохватилась. — Как хорошо, что ты рано пришел. Обед скоро будет готов. Как ты относишься к картофельному соусу с мясом? Твоя мама сегодня принесла нам с полкило грудинки и сетку картошки.
— С дачи?
— Да. Наклонись, мы с Данилой тебя поцелуем.
— Привет, Дан.
Мальчик не шевелился, гладя на отца из-под лобья.
— Поцелуй папу, сынок, мы так рады, что он пришел. Ты насовсем?
— Сегодня — да. Завтра поеду за товаром.
Тут из сжатой руки Лиды выпал шприц и покатился по линолеуму.
— Что это у тебя?
Лида совсем забыла о коробочке, которую сжимала, почему-то покраснела и стала наклоняться, но Павел быстро согнулся и сам поднял шприц, внимательно рассматривая его.
— Это Данилка нашел в ящике трюмо. Может быть мама забыла там? На, посмотри.
Павел порывисто подался к жене и грубо вырвал коробочку, при этом при этом грубо отталкивая женщину с дороги и бросаясь на кухню, к свету.
— Дура, зачем ты влезла не в свое дело! — рявкнул он, перевернув по дороге табуретку и кастрюлю с водой.
Встав посередине кухни, он трясущимися руками открыл коробочку.
— Дура, если бы с ней что-то случилось, я бы убил тебя.
Лида стояла дрожащая, испуганная. Она уже знала, уже догадалась шестым чувством, что в коробочке за лекарство и для чего там торчал одноразовый уже использованный шприц.
— Боже мой, — пробормотала она потерянно, и счастье ее лопнуло, как мыльный пузырь. — Паша!
Ее муж, весь трясясь от непонятного ей чувства, поднял голову. Дикая ярость хлестала из его глаз. Перепугавшись, Лида бросилась в комнату, ища при этом взглядом ребенка. Данилка в это время стоял, сжавшись, между стеной и трюмо. Он зажал голову руками, видя, что отец бросился к нему. Но тот не видел его. Он пробежал мимо в комнату, где скрылась мать, по дороге наступив на огромный детский грузовик. Машинка перед тем, как треснуть, поехала, Павел упал, тут же схватил яркие пластмассовые останки и с такой яростью швырнул их в стену, что они разлетелись и посыпались, сдирая за собой обои.
Лучшая, чуть ли не единственная игрушка разбилась, жалкие, яркие, и от того жалкие вдвойне, останки осыпали пол, а мама, крича, бегала по комнате, скрытая от ребенка стеной. Отец, прихрамывая и круша все, шагнул за ней. Сердце Данилки билось так часто, что даже в руках стучали молоточки.
Мать взвизгнула, закричала. Данилка едва не терял сознание, видя все в каком-то диком ярком свете. Не чувствуя ног, он шагнул к порогу комнаты. Тут что-то загремело. Страшно закричал отец, ругаясь и рыча, а мать выскочила навстречу ребенку, едва не налетела на него, схватила на руки и бросилась к входной двери.
Данилка не прижался к ней, нет, наоборот, он отталкивался глядя через ее плечо, и видя все в том же диком ярком свете, в котором все предметы резали глаза четкостью своих очертаний. В этом свете, ярком до слез появился отец, помятый и взъерошенный. В руке у него была тонкая длинная ваза бабушкиной молодости, подаренная молодым за ненадобностью. Он поднял ее, размахнулся и пылающие яростью глаза его встретились с широко раскрытыми глазами сына.
Тут Лида справилась наконец с замком и выскочила на лестничную площадку. Бегом, через ступеньки, бросилась она вниз, практически ничего не видя из-за головы своего сына, который теперь прижимался к ней, что есть силы, обхватив шею руками и едва не душа ее.
Выскочив из подъезда, Лида пробежала немного и остановилась, тяжело дыша, и оглядываясь. Никто не преследовал ее. Черная дыра подъезда оставалась по-прежнему черна. Вот в ней показалась более светлая фигура. Лида напряглась, попятилась, но не побежала прочь. Фигура ступила на последнюю площадку. Лида по привычке прижала сына крепче к себе и тут же расслабилась. Соседка, Анна Тимофеевна, вышла под козырек, близоруко прищурилась на яркое солнце, осмотрелась и пошла к женщине с ребенком.
— Что, разбушевался Фантомас? — спросила она, подойдя к Лиде и оглядываясь через плечо.
— Вы не видели, он не выходил из квартиры? — вместо ответа, спросила та.
— Дверь была открыта, это точно, а в квартире я никого не видела.
Лида перевела дух и снова стала смотреть на окна подъезда.
— Что это он, опять за старое? А ты еще хвасталась, что бросил пить.
У Лиды задрожали губы.
— Ребенка поди напугал. Глядишь, в больницу опять попадете.
У Лиды полились слезы. Чтобы скрыть их, она наклонилась, ставя сына рядом с собой.
— Даничка, золотко мое.
Мальчик стоял, как помертвелый, глухой и слепой ко всему вокруг.
— Сердечко мое больное.
Больше Лида выговорить не могла, присела на корточки возле своего мальчика, обхватила его и зарыдала, не понимая, что этим пугает ребенка еще больше.
Ее стали окружать домохозяйки, пенсионерки и безработные, скучающие бездельницы и те, кто за чужими горестями забывали свои.
— А квартира-то так и открыта, — сообщила очередная домохозяйка.
— Упился наверное уже так, что и забыл закрыть.
— … украдут. Последнее барахлишко вытащат.
Лида подняла голову, вытирая слезы ладонью. Она слышала весь разговор и поднялась.
— Ты куда?
— Пойду, посмотрю, что дома.
— С ума сошла?
— Пришибет, как миленькую. Пьяные, они все бешеные. Вот у Клавки сын.
— Подожди-ка. Эй, Сережа!
Мальчик лет тринадцати, бегавший один по детской площадке, послушно подошел.
— Что, баба Кать?
— Сбегай в 71, посмотри, что там.
Мальчик кивнул, отбежал и снова вернулся.
— А что там?
— Не твое дело. Сбегай, посмотри и все.
— Не побьют?
— Никто тебя не побьет. Иди и посмотри. Если Пашка спросит, скажи, я прислала за теркой. Яблочко, мол, хочу себе потереть.
— Ладно.
Мальчик убежал, шутливо петляя по тротуару и насвистывая.
Вернулся он быстро. Лида к тому времени уже успокоилась и только тревожно вглядывалась в подъезд, прижимая к себе равнодушного ко всему сына.
— Он упился, — крикнул подросток, подбегая к взрослым.
— Убился?
— Пьяный в стельку.
Лида удивленно посмотрела на соседок.
— Много в доме пойла было? — спросили ее.
— Да не было ни капли.
— Значит с собой принес.
