— Нет, ничего он не принес, с пустыми руками пришел.
— Ну, заначка, значит, была. В стиралке смотрела?
— Мой аспид в сливной бачок прятал.
Лида посмотрела на мальчика.
— Что дядя Паша делает? — спросила она неуверенно.
— Валяется.
— Где? — вырвалось у соседки.
— На полу, прямо посередине квартиры.
— Комнаты, ты хочешь сказать?
— Ну да.
— Вот упился.
Лиде не стоялось на месте. Слова о пропаже тех немногих вещей, которые они с мужем имели, задели ее за живое.
— Идешь, что ли, — спросила ее Анна Тимофеевна. — С тобой, что ли подняться, а?
Лида кивнула робко и благодарно и привычно уже подняла ребенка на руки.
До подъезда дошли всей толпой, и даже Сережа крутился тут же. Дальше, на этаж, поднимались втроем: соседка и Лида с сыном на руках.
— Ты бы оставила сына на улице.
— Нет. Он испугается.
Данилка же не дрожал, но и не интересовался окружающим.
Лида остановилась перед своей дверью, широко и одиноко распахнутой.
— Давай, я первая войду. Если что, убежать-то успеешь?
Лида кивнула.
— А вы как?
— Меня он не тронет. Это мы только с женами храбрые.
И с этими словами соседка переступила порог.
Лида просто физически чувствовала, как из квартиры тянет холодом, интуитивно отступила, соседка же скрылась за поворотом коридора.
— Паша, а Паша, Паша, — раздался ее мерный голос. — Паша. Лида!
С неожиданной смелостью Лида переступила порог.
Соседка, склонившись над лежащим ничком мужчиной, щупала ему запястье.
— Плохо ему что ли? Лид? Вроде и пульса нет. Ну-ка, помоги перевернуть.
Неуверенно опустив сына, Лида подошла к мужу.
— Давай-ка вместе перевернем. Держи за руку. Тяни. Вот так. Где у него сердце-то? У тебя нашатырь есть?
Лида с ужасом смотрела на вытянутое тело мужа с сильно перекрещенными ногами.
— Если «Скорую» сейчас вызвать, в вытрезвитель отвезут. Да и не приедут они. Давай-ка воду.
Лида не двигалась, стоя на коленях перед мужем.
— Да не плач ты. Дерьмо не тонет, а все по верху плавает. Оживет.
И соседка, вздыхая, с трудом поднялась на ноги и пошла на кухню. А когда вернулась с ковшом воды, то увидела молодую женщину, рыдающую на широкой, выпуклой даже в таком положении груди мужа, затянутой в футболку, увидела бледность его кожи и синеву век.
— Господи. Никак умер, — прошептала она, левой рукой прижимая к животу ковш, а правой крестясь.
Данил стоял в стороне и не моргая, смотрел на все своими широко открытыми круглыми глазами. Он не шевелился, не двигался, хотя взрослые вокруг стали суетиться.
Маму все еще рыдающую, подняли, усадили на диван, потом комната заполнилась совершенно чужими людьми. Они ходили, смотрели, несколько раз вспыхнул свет. Потом все ушли и унесли на носилках труп. А Лида все плакала. Соседки хлопотали над ней, потом разошлись по квартирам, махнув на все рукой, ушли обсуждать по своем квартирам, в кругу семьи, такую новость.
А Лида плакала, не в силах поверить в смерть того, кого боялась до дрожи, и, не смотря ни на что, любила так же сильно. Любила так, что терпела побои и издевательства, прощала и продолжала любить.
Лида никого ничего не видела. Она горько плакала и не почувствовала, как к ней подошел Данилка. Сначала он робко тронул ее колено, потом прижался к согнутой в локте руке, стараясь оторвать ее от лица.
— Мама, мама.
Лида подняла голову, еще ничего не понимая.
— Я убил папу.
Глава 6
— Я убил папу, — повторил Данилка упрямо, глядя на мать круглыми все еще испуганными глазами, и та, еще не поняв смысла, поняла, что ее сын заговорил.
Она даже перестала плакать и слезы в ее глазах высохли от удивления.
— Господи, Данила, ты говоришь!
Мальчик не сводил с нее глаз, словно ждал чего-то, но Лида не видела этого.
— Ты говоришь, солнышко.
Она притянула его к себе, но ребенок с силой оттолкнулся руками от ее груди.
— Я убил папу, — настойчиво повторил он.
— Да-да, ничего. Ты заговорил. Сыночек, золотко.
Теперь уже мальчик не противился, сам обхватил ее шею обеими руками, тесно прижимаясь к матери. Та снова заплакала, обнимая и целуя все, до чего могла достать: уши, волосы, шею. А мальчик прижимался все теснее и теснее, и мать не видела и не знала, что губы его прыгают и плотнее сжимаются, а из зажмуренных глаз капают слезы.
Она не знала и не видела многого до похорон. Но на четвертую ночь крик сына разбудил ее. Мальчик съежился под простыней в клубочек, прижимая к груди подушку, словно пытаясь защититься от чего-то страшного и кричал, а из закрытых глаз его лились слезы.
— Даничка, Данилочка, сыночек, — не зная, что делать, Лида села на постели и схватила сына на руки.
Свет от фонаря падал через закрытое окно прямо на постель, освещая несчастное, напряженное лицо мальчика.
— Что ты, родненький, что?
— Там папа, он бьет меня! — все еще во власти сна мальчик судорожно прижался к матери, немного расслабился, ощупал ее и нова прижался еще теснее.
Испуганная Лида стала тихонько качать его, прижимая к груди. Данилка больше не шевелился, расслабленные руки его медленно съехали с материнских плеч.
Положив ребенка на пеленку и одев легким одеяльцем, Лида легла рядом, укачивая его, поглаживая ручку, пока сон сморил и ее.
— Мама! Папа! Не бей! Больно!
Данилка кричал, срываясь на визг, и разом открывавшая глаза Лида увидела его, сидящим на постели возле ее колена и обеими руками закрывающим голову.
— Сыночек, золотко, миленький мой.
— Не бей! Больно!
Ребенок плакал, вырывался, потом затих, обнимая мать.
— Спи, моя кроха, спи, кровинушка.
Но мальчик уже проснулся. Он заворочался в ее объятиях, усаживаясь.
— Тебе что приснилось?
Он молчал, сосредоточенно сопя и отворачиваясь к стене.
— Ложись, родненький.
Мальчик сопротивлялся, напрягая спину.
— Хочешь, расскажу тебе сказку?
Мальчик расслабился, доверчиво оперся о руку матери, но от стены так и не отвернулся.
— Было у царя три сына…
