— Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?
— Зачем?
— Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.
Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.
— Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! — он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. — Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!
— Сережа!
— Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!
— Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?
— Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.
— А отец, мать?
— Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира — у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?
— Я — следователь, Сережа.
— Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.
— Тебя никто ни в чем не обвиняет.
— Мне уже все равно. Без Иры мне не жить.
— Сколько ей было?
— Что?
— На вид она совсем девочка.
— 18. А ты откуда ее знаешь? — Сидоренко посмотрел в серые внимательные глаза чуть склонившегося к нему Медведева.
— Видел, — проговорил тот, отворачиваясь.
— Говори.
— Там, в лесничестве.
— Ну!
— Она пришла в себя.
Сергей застонал и закрыл глаза.
— Господи, — пробормотал он, словно во сне, — зачем они это сделали, зачем. Мы были такие счастливые.
Зажмурившись сильнее, Сергей вдруг рывком приподнялся, перевернулся и, уткнувшись в подушку, судорожно зарыдал. Медведев молчал, только крепко сжимал его плечи, стараясь, чтобы он не бился.
— Опять?
В палату возвращались больные. Вошел Егоров.
— Ну все, можешь идти, капитан, теперь продержусь до утра. Бузил, что ли?
Медведев встал с места и пошел к двери, увлекая за собой товарища.
— Вот что, Егоров, иди, попроси у медиков, пусть найдут тебе местечко, поспи часа два, я побуду пока с ним. Ночью чтобы глаз не сомкнул.
— Ты тоже так думаешь? А что, повесится или в окно сиганет — это в два счета. А то и вены порежет.
— Иди, отдохни. Только смотри, не прозевай.
— Понятно. Ценный свидетель. Или подозреваемый?
— Нет, Саша, дело не в том, что он свидетель, а в том, что он — человек. И ему пришлось очень несладко.
— Все понятно, Володя.
Когда Медведев вернулся в палату, Сидоренко уже затих, лежал по-прежнему ничком и редкая дрожь проходила по его большому телу.
Медведев сел снова на стул, положил руку на его плечо в ветхой больничной рубашке и сказал медленно и печально:
— Я знаю, Сережа, боль не пройдет никогда, просто со временем ты поймешь, что жить можно даже с открытой раной.
Глава 4
Время было не позднее по московским меркам: без четверти 10, когда Медведев вставил ключ в щель замка своей квартиры. Жил он вместе с братом, который был старше его на 8 лет, его женой и 17 летним сыном в доме на Тверской. Когда-то это была коммунальная квартира, но родители братьев работали на ответственных должностях и постепенно прибрали к рукам лишние метры. Потом отец умер, мать вышла замуж во второй раз и уехала с мужем в Канаду, и уже старший сын, став основателем и хозяином детективного агентства «Ангел», выкупил у соседей оставшуюся комнату. Дом постепенно становился элитным, в подъезде появились зеркальные стекла, цветы, домофон и охранник. Лестница была чистой, кафель блестел, и гости жильцов уже не могли свободно топать по его гладкой поверхности.
Виктор Медведев, крупный мужчина с короткой стрижкой русых, как у брата волос и такими же, как у него, серыми глазами, убавил звук на пульте телевизора и повернулся в кресле.
— Привет, Вить, — Бросил ему Медведев-младший, выходя из ванной с влажными волосами.
— Здорово. Что так поздно?
— Работа. Где семья?
— Макс за уроками. У него госэкзамены на носу. Валя на кухне. Ты голодный?
— Не очень.
Володя сел в соседнее кресло. Они были когда-то похожи, как близнецы, но теперь лицо младшего брата изуродовали шрамы, а у старшего оно оставалось гладким и по мужски красивым.
— Пива хочешь? — спросил Виктор, берясь снова за пульт.
— Можно немного.
— Тогда и мне принеси. На работе все нормально?
Володя уже встал, обернулся и ответив:
— Пойдет, — прошел к холодильнику, стоявшему в просторном коридоре.
— Мне «Балтику», — крикнул ему вдогонку старший брат.
Володя открыв бесшумную дверцу, заглянул в освещенное нутро, достал банку «Балтики», а себе — дешёвого бутылочного пива и, захватив себе стакан, вернулся в комнату.
Жена брата, Валентина, полная женщина с тёмно-русыми волосами, собранными сзади в хвост, проходя мимо, окрикнула его:
— Здравствуй, Володя.
— Здравствуй, Валя.
— Тебе Лина звонила.
— Зачем?
— Не знаю. Спроси Витю, он с ней разговаривал.
— Хорошо.
Сев в соседнее кресло, Володя передал банку «Балтики» брату, а сам снова поднялся.
— Ты куда?
— Забыл открывашку.
— Сиди, — Виктор поднялся, достал с полки ключи с брелком — открывашкой и протянул ему.
— Спасибо, — Володя открыл вспенившуюся бутылку и потянулся за стаканом. — Что сказала Лина?
— Откуда ты знаешь, что она звонила?
— Валя сказала.
— Могла бы и не говорить.
— Что ей надо?
— Хочет, чтобы ты отказался от отцовства. Она решила, что Масляков должен удочерить Настю.
— Чтобы Настя выросла и сказала, какой я плохой отец.
— Я ей сказал примерно то же. Володя, она грозится, что она, вернее — Масляков, подаст на тебя в суд. Ты же разбил ему голову.
— Это было год назад.
— Не знаю. Надо посоветоваться с адвокатом.
— Неужели это никогда не кончится.
— Сам виноват. Нечего было жениться на модели. Такие бабы хороши для одноразового употребления, не для жизни.
— Такие бабы ни для чего не хороши.
— Надеюсь, теперь-то ты поумнел?
