«Бомба для ростовщика»!
Броский заголовок сразу привлек мое внимание, я быстро пробежался глазами по статье и с облегчением перевел дух. Господин Чен отправился к праотцам, а кроме него от взрыва никто не пострадал.
Я уселся на лавочку под раскидистым платаном и прочитал заметку уже без всякой спешки, но деталей в ней оказалось не слишком много. По сути, никто ничего не знал, и предположения о мотивах преступления выдвигались самые разные, начиная от мести разоренного заемщика до акции анархистов. О связях покойного с триадами и конфликте с сицилийцами не упоминалось ни слова.
Тогда я оставил газету на лавочке и зашагал по набережной, не забывая при этом внимательно поглядывать по сторонам. Пусть старого выжигу и удалось прикончить, его сын вполне мог попытаться довести начатое до конца. Хотелось верить, что ему сейчас не до того, но едва ли стоит слишком сильно на это уповать.
К моему возвращению в клуб Лука уже проснулся, и его вовсю отчитывал доктор Ларсен. Вышибала мог легко свернуть долговязого костлявого эскулапа в бараний рог, а вместо этого внимал нотациям, виновато понурив голову.
При моем появлении доктор отвлекся и откинул назад ладонью светлые волосы, то ли желая скрыть глубокую залысину, то ли просто собираясь с мыслями.
– Жан-Пьер? – припомнил он после некоторой заминки. – Вы ведь кузен госпожи Робер?
– Так и есть, мсье, – подтвердил я.
– Никто из персонала больше не жаловался на самочувствие?
– Вы подозреваете отравление? – догадался я, вспомнив слова Софи о недомогании.
Доктор Ларсен пожал костлявыми плечами, надел котелок, взял трость с массивным медным набалдашником и кожаный саквояж.
– Не знаю, – ответил он после этого. – Я только собираюсь к ней ехать, но некоторые симптомы и скорость развития заболевания наталкивают меня на такие мысли, да.
– Скорость развития?!
– Пока ничего не могу сказать, – упредил доктор мои расспросы. – При телефонных консультациях ошибки – дело обычное.
– Я с вами! – объявил я и не глядя сгреб со стола стопку принесенной за вчерашний день корреспонденции.
Доктор Ларсен не стал отпускать извозчика, и тот загнал коляску в тень на противоположной стороне улицы, а стоило нам только появиться на крыльце, мигом выкинул окурок на мостовую, сунул свернутую газету в карман и взялся за вожжи.
Оплачивать поездку пришлось мне, и я нисколько не сомневался, что на этот раз по итогам визита доктор Ларсен не забудет выставить счет. Едва ли он мог счесть членство в закрытом клубе достойной оплатой своих трудов.
Дверь нам открыла тетенька в строгом сером платье.
– Проходите, доктор! – пропустила она Ларсена и посмотрела на меня с нескрываемым сомнением. – А вы, молодой человек…
– Мадам, я кузен вашей гостьи, – ответил я со всей возможной учтивостью, хоть меня так и подмывало отпихнуть экономку поэта в сторону и броситься на поиски Софи. – Вы позволите?
Тетенька поджала губы, но все же посторонилась, освобождая дорогу.
– Поднимайтесь на второй этаж, – разрешила она.
Я поспешно взбежал по скрипучей деревянной лестнице, но самую малость опоздал. Доктор Ларсен уже прошел в одну из комнат и прикрыл за собой дверь, а стоило двинуться следом, как встрепенулся Альберт Брандт.
– Не стоит им сейчас мешать, – заявил он и пригласил меня в холл, на стенах которого висел странный набор полотен – сплошь новомодные экспрессионисты вперемешку с обнаженной женской натурой, изображенной предельно натуралистично.
А еще там был бар. Поэт налил себе вина и рассеянно махнул рукой.
– Угощайтесь, Жан-Пьер!
– Что с ней? – потребовал я объяснений.
Альберт Брандт покачал головой.
– Не знаю.
Выглядел поэт не лучшим образом, казался болезненным и помятым. Из-за растрепанной шевелюры и покрасневших глаз создавалось впечатление, что он не спал всю ночь.
– Симптомы? – задал я наводящий вопрос.
– Лихорадка, – коротко ответил Брандт, плюхнулся в кресло и прикрыл глаза ладонью. – Еще раз я этого не переживу… – простонал он и приложился к бокалу с вином.
– Что значит – еще раз?
– Моя жена долго и тяжело болела. Она заболела вскоре после переезда в этот дом. Он будто проклят!
– Она поправилась?
– Да, но это был сущий кошмар!
Создалось впечатление, что поэт переигрывает, но я сделал скидку на утонченность творческой натуры и решил с подозрениями в его адрес не торопиться. По крайней мере, до тех пор, пока не определится с диагнозом доктор Ларсен.
Тот вышел от Софи минут через пятнадцать мрачнее тучи.
– Ну что? – хором спросили мы с Альбертом.
Ларсен лишь поморщился в ответ и неуверенно откашлялся.
– Будьте добры воды, – попросил он после этого.
– Может, вина? – предложил поэт. – Или миссис Харди может заварить чай.
– Воды. Лучше воды, да…
Брандт отошел к буфету, а я спросил, до предела понизив голос:
– Все плохо?
Доктор взглянул мне в глаза и столь же тихо ответил:
– Никогда с таким не сталкивался. Общая слабость, боли, судороги, слуховые галлюцинации. У вас в роду ничего подобного раньше не случалось?
– Нет, – покачал я головой.
Вернулся поэт со стаканом воды.
– Так что скажете? – пожелал выслушать он диагноз, после того как доктор утолил жажду.
– Пока рано делать выводы. Я проконсультируюсь у коллег и приеду… скажем… – Ларсен достал из жилетного кармана часы и откинул крышку. – В четыре часа. В четыре, да. Пока симптоматика указывает на отравление, но некоторые моменты меня, честно говоря, смущают.
Альберт Брандт полез за бумажником и уточнил:
– Сколько мы вам должны?
Доктор Ларсен от оплаты отказываться не стал; впрочем, как не стал и задирать расценки.
Когда он спрятал деньги в портмоне, я спросил:
– Могу я поговорить с кузиной?
– Это едва ли получится, – ответил Ларсен. – Она приняла успокоительное и проспит несколько часов. Но кому-то и в самом деле лучше находиться при ней и менять компрессы.
– Я все сделаю! – вызвался Альберт Брандт, и доктор фыркнул.
– Когда вы последний раз спали, голубчик? – поинтересовался он, вновь достал часы и цепко стиснул запястье поэта большим и указательным пальцами. – Пульс ни к черту! Вам надо отдохнуть. Отдохнуть, да…
– Я не смогу заснуть! Только не сейчас!
– Сможете, голубчик! Сможете, да. И не спорьте! Я дам вам чудных капель…
