Однако четкие границы между жизненными фазами существовали не всегда и в разных обществах устанавливаются в соответствии с особенностями социальной структуры. Так, в домодерных обществах в крестьянской среде дети с ранних лет начинали вносить свой вклад в экономику семьи. Историческая память об эпохе преобладания натуральных хозяйств сохраняется до сих пор, в частности, в форме ритуального возделывания дачных участков с обязательным привлечением к сезонным сельскохозяйственным работам членов расширенной семьи, проживающих в городах. Экономическая выгода в данном случае часто имеет второстепенное значение по сравнению с важностью поддержания традиции совместного семейного труда.
В период промышленной революции и массовой миграции крестьянства в крупные центры на производствах активно использовался детский труд. Брошенные дети и сироты времен индустриализации в целях выживания брались за любую оплачиваемую работу, которую могли найти, включая проституцию и преступную деятельность. Во времена сталинского террора 1930-х годов бывали случаи, когда дети наравне со взрослыми ссылались в лагеря по политическим мотивам
[79]. Некоторые соотечественники и соотечественницы, чье детство совпало с войной, приближали победу в тылу, работая на военную промышленность, другие состояли в партизанских отрядах, участвовали в выполнении подрывных и боевых операций.
Таким образом, детская повседневность включена в исторический контекст, ее также определяют классовое и этническое измерения. Помимо этого, каждой эпохе соответствует определенный идеологический образ «надлежащего детства», который часто не совпадает с многообразием реальных жизненных примеров.
Так, в русской литературе XIX века складывается миф о детстве как о лучшей, счастливейшей поре жизни
[80]. Каноническим произведением этого периода является «Детство» — первая повесть автобиографической трилогии Льва Толстого, в котором описан мир аристократического ребенка. Однако ко второй половине XIX столетия на литературную сцену всходят писатели, представляющие средний класс. Они делают видимым опыт не барского, часто обездоленного детства. Например, рождественский рассказ Ф. М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке» повествует о нищем маленьком горожанине, который умирает от холода и голода, зачарованный видом детского праздника за окном богатого дома. По-своему полная драматических переживаний жизнь детей знати из романов Льва Толстого все же бесконечно далека от тяжелых будней крестьянского мальчика из рассказа А. П. Чехова «Ванька», в котором подмастерье сапожника пишет знаменитое письмо «на деревню дедушке» с просьбой забрать его из города в родное село.
Традиция идеализировать детство как безоблачную пору укрепилась в XX веке. Советская идеология утверждала, что в СССР живут самые счастливые мальчики и девочки на планете. Но в действительности жизнь конкретного ребенка определялась сложностью текущего исторического момента, семейной ситуацией, условиями и местом проживания. В постсоветское время с оформлением новых типов неравенства в идеологический объектив чаще продолжает попадать нормативное детство, репрезентируемое здоровым белым ребенком из обеспеченной семьи.
Критика концепции гиперродительствования, не оставляющего детям свободного времени между школой, компьютерными играми, занятиями с репетиторами, спортивными секциями и посещением кружков, не учитывает тех детей, родители которых не имеют возможности интенсивно готовить своих чад к вхождению в рынок, как и детей, имеющих особые потребности в связи с состоянием здоровья. Таким образом, «назначение» детства и практики родительствования варьируются не только от эпохи к эпохе, но и различаются внутри одного исторического отрезка. Концепция заботы, принятая определенным обществом за образец, оправдывает тот способ ухода за детьми, который оказывается в доступе для решения насущных задач, о чем далее и пойдет разговор.
Изобретение детства
Важнейшая перемена в отношении к детям за всю историю человечества начала складываться в XVII столетии и окончательно произошла в эпоху индустриализации, когда открылись новые возможности для выхаживания младенцев: доступная медицинская помощь и высвободившееся в результате развития инфраструктуры время. Концепция вовлеченной родительской заботы сменила парадигму «небрежения» и обеспечила переход от равновесия между высокой детской смертностью и высокой рождаемостью к балансу низкой смертности и низкой рождаемости
[81].
Главным трудом, инициировавшим научную дискуссию об историческом преобразовании родительских практик, считается книга француза Филиппа Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке»
[82], впервые опубликованная в 1960 году. Анализируя изображения детей в средневековой живописи, исторические костюмы, игры и методы обучения, Арьес выдвинул тезис о том, что понятия «детства» как уникальной формы человеческой индивидуальности, нуждающейся в защите, до эпохи Просвещения не существовало. Образ младенца долгое время использовался как изображение человеческой души, целенаправленно объектом искусства ребенок становится только в XVII столетии, когда теме морального и физического здоровья детей начинают посвящаться отдельные философские трактаты.
В Средние века семья представляла собой группу, объединенную необходимостью экономического выживания, особый эмоциональный климат в ней не играл важной роли, считает Арьес. «Материнская любовь» как метафора особой ответственности и заботы по Арьесу стала продуктом целого ряда революционных социальных процессов: зарождения индустриализации, возникновения понятия «домашнего очага», утверждения семьи буржуазного типа с ее особой женской семейной миссией, эволюции представлений о линейности времени и циклах жизни, распространения систематического школьного обучения и медицинских знаний.
По мнению исследователя, в допросветительскую эру младенцев воспринимали как существ, подобных животным, подросшие дети смешивались со взрослыми во всех сферах жизни, им не препятствовали в свидетельствовании сцен сексуального характера, жестокости и смерти. Арьес находит, что в раннем Средневековье бытовало представление о двух основных жизненных циклах: водоразделом между «молодостью» и «старостью» служил брачный статус, возраст не наделялся особым социальным значением и не акцентировался, в частности, при помощи одежды. Дизайном нарядов подчеркивалась принадлежность к сословию, «детская мода» утвердилась на рубеже XIX–XX веков.
С особым вниманием к образованию в XVIII веке распространяются идеи важности дисциплины и гигиены, которые до XX века составляют одновременно и концепцию воспитания, и представление о заботе. Эта тенденция совпадает с зарождением детоцентристской семьи, организованной вокруг малышей, и формированием новой концепции материнства, включающей понятия особой заботы и ответственности. Младенческая смертность начинает сокращаться, дети становятся более «ценными», их начинают беречь и интенсивно воспитывать.
