В этом смысле «Краткий курс» довольно наглядно отражает то обстоятельство, что навязываемый сценарий любви между «заботливыми женщинами» и «отстраненными мужчинами» в действительности скрывает не отвечающую требованиям времени идею социальной безопасности. И все же сериал берет курс на поддержание этого порядка. В частности, это следует из того, как карикатурно на экране изображаются карьерно ориентированные современницы. Так, нас знакомят со Светланой, которая «построила гостиницу» и обращается в кадровое агентство (где работают Саша и ее подруги) с просьбой помочь подыскать ей обслуживающий персонал.
Характер этой героини раскрывается через ее внезапно вспыхнувший интерес к хозяину рекрутинговой фирмы — Петру, который по совместительству является любовником Саши. Запутавшийся в отношениях со своей беременной женой и любовницей, Петр не без колебаний отвергает владелицу отеля, что мгновенно превращает расчетливую бизнес-леди в жалкое, нелепое существо, единственной настоящей ценностью для которого является мужское внимание. Персонаж «деловой женщины» пригождается создательницам сериала, чтобы в очередной раз натурализировать декоративно-обслуживающую «женскую миссию». В одном из эпизодов, желая вызвать ревность любовницы, Петр в разговоре с Сашей обнаруживает преимущество Светланы перед «остальными женщинами»:
— Она совсем другого разряда женщина, — заявляет Петр.
Саша и зрители с любопытством ожидают объяснений превосходства Светланы.
— Знаешь, что она первое сделала, войдя в мой кабинет? Она задрала платье. У нее чулки на подтяжках. Я давно такого не видел, — дразнит Петр свою любовницу.
Усвоив озвученную стратегию успеха, Саша немедленно приобретает чулки, что не решает никаких из ее проблем. Однако послание, отправляемое авторами сериала в данной сцене, направлено убедить аудиторию в том, что даже профессиональная реализация для женщин немыслима вне обслуживающей мужские интересы функции.
Скромное собрание образов карьерно устремленных современниц в фильме дополняет двадцатипятилетняя Нина, дающая частные уроки немецкого языка. Нина, пожалуй, единственный женский персонаж сериала, действительно увлеченный своей работой. Но ее интересу к профессии дается недвусмысленная оценка — героиня изображается бездушной и грубой мужененавистницей, в соответствии с патриархатным мифом, приписывающим женской автономности воинствующую природу.
Образу самостоятельной Нины противопоставляется старшеклассница Маша. Обе девушки встречаются с одним и тем же молодым человеком. Однако, если Маша отчаянно влюблена, покорна и готова буквально умереть в битве за своего избранника, Нина практически не замечает Антона. Маркерами ее «эгоизма» служат плотный рабочий график и отсутствие стремления обслуживать любовника в быту. Антон принимает решение остановить свой выбор на Маше, после того как Нина, отказавшись отвлечься от работы, предлагает ему сходить в магазин и самостоятельно приготовить себе обед. Такое «жестокое» отношение к себе Антон перенести не в силах.
Изображая современниц, которые «хотят от жизни чего-то большего», прокладывающими профессиональный путь через свою сексуальность или грубыми и «мужеподобными», авторы фильма выступают на стороне идеологии, чья цель — ограничить интересы женщины семейно-бытовой сферой. Любопытно, что сама режиссер при этом исключительно успешна в кинобизнесе. Таким образом, личное профессиональное развитие Германики обеспечивается посредством поддержания социального механизма, угнетающего женщин как группу. Служение действующему порядку позволяет ей занимать более выгодное положение среди других женщин.
Занимая позицию уважаемого профессионала, Германика представляет своих современниц ущербными и неспособными к реализации в публичном пространстве не только в своем сериале. Например, в 2013 году в интервью Ксении Собчак, отвечая на вопрос о том, почему среди известных режиссеров мало женщин, Германика говорит: «…призвание женщины — быть хорошей женой и хорошей матерью. Так должно быть. Душа может стремиться к чему-то другому, но природа берет свое». Далее, рассказывая о своих творческих проектах, режиссер дистанцирует себя от тех качеств, которыми сама же женщин как группу и наделяет в своем фильме, объясняя, что ей «трудно работать с женщинами, поскольку те склонны к эмоциональным эксцессам и непоследовательности»
[249].
Это высказывание вместе с внутренней мизогинией режиссера одновременно демонстрирует и беспомощность попыток дискурсивной универсализации женщин. Собственным примером заметная участница культурного процесса Германика в компании публичной персоны Собчак доказывает, что воплощение «традиционной и биологически обоснованной» женской роли не является приоритетом для всех женщин. Далее мне бы хотелось более подробно поговорить о том, как в популярном произведении культуры, созданном и выпущенном в эфир санкционированным властью телеканалом, воображаются «современные молодые мужчины-россияне».
«Кризис мужественности»
Одна из серий телефильма открывается популярным тезисом женской ответственности за инфантилизацию мужской семейной роли, который озвучивается закадровым голосом Хакамады-Родинки: «Для многих из нас сегодня „женственность и мягкость“ — пустые слова. Девяносто процентов людей на вопрос, какой должна быть настоящая женщина, ответят: „самостоятельной“. Но задумываемся ли мы, каково мужчинам с самостоятельными женщинами?» Оперируя популярной среди авторов тренингов по «поиску и удержанию партнера» категорией «истинной женственности», создательницы фильма обращаются здесь к послевоенному императиву гендерной бесконфликтности, который приобрел в наше время новое звучание. Если послевоенная идеология в области семьи приглашала женщин подбодрить опаленных войной мужчин, уступая им символический лидерский статус, то в XXI веке «игра в поддавки» рационализируется за счет внушения идеи, что женская эмансипация губительна для мужчин в целом.
Концепция «истинной женственности» или «настоящей женщины», как в данном случае, является дисциплинирующим инструментом, позволяющим производить и контролировать послушных гендерных субъектов. В обществе, не пережившем собственных движений за женские права, которые бы способствовали оспариванию традиционалистских представлений о гендерных ролях, понятие «женственности» безальтернативно связывается со стандартами внешности и ориентированностью на заботу о других. На уровне практик обращение к категории «истинной женственности» является риторическим приемом, позволяющим захватывать позицию власти. Так, например, ведущие специализированных женских тренингов часто используют этот прием, позволяющий им легитимно оценивать «степень близости» конкретной женщины к идеалу «настоящей женщины». Недостижимость идеала обеспечивает беспроигрышную бизнес-стратегию, предоставляя возможность продавать все более новые услуги стремящимся к совершенству клиенткам.
Одновременно недосягаемость вымышленного ориентира служит условием формирования «незавершенной» женской субъектности. Идея женской неполноценности, в свою очередь, является стимулом к постоянному воспроизведению перформанса женственности — в такой системе знаков приобрести статус «истинной женщины» можно, лишь постоянно доказывая стремление соответствовать воображаемому идеалу. Параллельно, риторика, обвиняющая женскую эмансипацию в «кризисе маскулинности», запрашивает и мужскую гендерную субъектность, сформированную под воздействием идеи чрезвычайной эмоциональной хрупкости мужчин. В традиционалистской логике «мужественность», которая ассоциируется с силой и решительностью, объясняется врожденным, но вместе с тем эфемерным качеством, которое может проявиться лишь в искусственно созданных женщиной условиях.
