– Сомов, признайся, как на духу, ты когда в последний раз на нормальном толчке сиживал, а?
Каюта была заперта. Я подошел к двери, посмотрел на грязное остекление небольшого круглого окошка и задумался. Замок старинный, серьезный, под длинный бородчатый ключ, такой с наскока не вскроешь. Эх! По молодости саданул бы по окошку локтем – да и все дела. Но сейчас я стал битым, неоднократно травмированным судьбой, умным и знаю, что на судах часто применяется толстое закаленное стекло, о которое очень легко сдуру этот самый локоть разбить в кровь.
И палить в стекло не стал. Достав тяжелый боуи, резко рубанул обухом точно по центру, толстые и тяжелые осколки громом зазвенели по полу. Затем осторожно просунул руку, выискивая кривую дверную ручку, она имелась. Нащупал рычаг, отжал вниз, с легким скрипом дверка и открылась. Очень хорошо, теперь можно будет запереться изнутри. Незащищенное после удара окошко расположено высоко, размер небольшой, зашторим.
– О-о! Шик! Прямо отель «Бильбао Холидей Палас», а не сухогруз.
Двухместная каюта с мягкими диванами с первого взгляда показалась мне идеалом комфорта, отель четыре звезды. Даже умывальник есть. Воды в нем, как и в гальюне, конечно же, нет, но жестяная раковина имеется! Небольшой иллюминатор с крышкой, поручни, полочки с прогнившими сеточками, даже столик есть. Два шкафчика, высокий и короткий горизонтальный, навесной. Очень ценна автономная дровяная печь, самая настоящая буржуйка, но не самодельная, а фабричная, из чугуна, с вензелями и литыми буквицами на дверке со щеколдой Диваны обиты материалом, похожим на кирзу, латунные шляпки гвоздей крепят пропитанную чем-то ткань коричневого цвета, простейший кожзаменитель.
Я уже не в силах был бороться с дикой природой, и это найденное гнездышко быстро согрело мне сердце своей неплохо сохранившейся стариной интерьера. А с Хрюном на соседнем диване почувствую себя чуть менее одиноким, чуть менее потерянным.
Решено, тут и обоснуемся.
В кладовой нашлась растопка, и вскоре в печке весело загудело оранжевое пламя, немного приглушавшее сильный шум дождя, можно сушиться. Тропические ливни – очень впечатляющее зрелище. Сплошная стена падающей со взбесившихся небес воды может поднять уровень здешних рек на восемьдесят сантиметров в сутки, а за весь сезон дождей в низовьях Амазонки подъем измеряется метрами.
Вымотавшийся поросенок похрапывал на диване, куда я его закинул. Счастливое детство… Как упал, так и лежит, не меняя позы. В найденной кастрюле грелась вода, на столике лежала распластанная змея. Полоз оказался молодым, нежным, но жарить я его не стал. Такое мясо очень легко пересушить до состояния щепки, которую потом фиг разгрызешь. Суп гораздо питательней, он быстрей и полней усваивается и греет изнутри. Тесаком подобную работу делать трудно, и я кромсал мясо на мелкие кусочки добытым в спасательном жилете складным ножом. На полках нашлась крупная соль и баночка со специями серого цвета, похоже на смесь перцев. Растительное масло в узкой бутылочке использовать не рискнул, оно наверняка прогоркло, да и пес его знает, что за масло туда налили. А старые специи… Понюхал – действительно, запах уже слабый, но все еще исправно-перечный. Что им сделается в туго завинченной банке? Не слышал, чтобы в молотом перце заводился микроб, а кипячение, надеюсь, исправит возможную ошибку.
Легчало посекундно. Проверенный и кое-как почищенный пулемет стоял в углу, тряпки постепенно подсыхали, запах в каюте стоял довольно аппетитный.
– На ужин у нас будет консоме из вкусного тропического гада, – торжественно объявил я.
Стало жарко, поэтому мне пришлось открутить запорные барашки так, чтобы иллюминатор остался слегка приоткрыт, впуская в тесное помещение свежий воздух. На дверное окошко, лишившееся стекла в процессе вскрытия каюты, навесил длинный лоскут снятой с полоза кожи. Вышло даже эстетично.
Пока варево поспевало и набирало вкус, я в одних трусах выглянул на палубу.
Да… Не видать улучшения погоды. Поливало знатно, громыхало сильно, в просветах крон то и дело сверкали молнии.
Все расстояния в лесу ночью представляются по меньшей мере в два раза большими, чем днем, особенно если есть тени от луны и вспышек молний. Ночной лес вообще резко контрастирует с дневным. Такое впечатление, что даже сейчас никто не спит, из зарослей постоянно доносятся шорохи и вопли, кваканье и свист. На дереве, как мне почудилось, сверкнули раскаленные глаза. Свет фонарика падал на подергивающиеся лианы, какое-то животное задело их в движении. На грунт с шумом падали плоды и сухие ветки. Цикады в грозу заткнулись, а вот невидимая большая птица пугающе вскрикивала.
Длинная цепь островов, вытянувшаяся вдоль реки, была погружена в сумрак. В перерывах между молниями и тогда, когда луну закрывали тучи, – ни зги, единственный источник света находился у меня в руке, но я его выключил, чтобы не привлекать внимания. Только за спиной в коридоре мерцал желтоватый отсвет из помещения, где меня ждал поросенок. Возле невидимой в темноте стены леса кто-то фырчал и подвывал. Сейчас я легко мог приписать эти звуки злым духам, которые вот-вот бросятся из тьмы вперед, чтобы освободить судно от захватчиков, и я стану жертвой их ярости.
Доносившиеся из темноты звуки казались зловещими и страшными. Неожиданно на плечи словно упала какая-то необъяснимая древняя жуть, мне захотелось дико заорать и спрятаться в помещении, и только силой воли я заставил себя выждать с полминуты, чтобы потом не избивать себя за трусость на пустом месте. Или не на пустом?
В каюте меня ждал поздний ужин. Хрюн не смог составить компанию, как я его ни толкал, вот уж, натурально, дрых без задних ног. Что же, пришлось провести вечернее барбекю в вынужденном одиночестве, а кофе-брейк вообще не состоится, у меня даже полевых травок не нашлось, чтобы заварить примитивный чаек.
Плотно отужинав, я со странным недовольством испытал чувство беспричинного счастья, вытеснившее неясной причины тревоги. Какое-то время пытался честно стыдиться: наши сидят в плену, в темном и мокром зиндане, а я тут бессовестно жирую, как курортник, на мягком диване, в тепле и уюте… Но усталость быстро взяла свое. Поворочавшись с боку на бок минут пять, я провалился в такой анабиоз, словно в меня вселилась бутылка водки. Остаток ночи нам предстояло провести под непрестанный грохот дождя. Вскоре мы, тесно прижавшись друг к другу, забылись неспокойным сном.
* * *
Побудку учинил поросенок.
Встав на задние ноги и положив копытца передних ног мне на предплечье, он настойчиво толкался в руку прохладным пятачком.
– Хрум-хрум! Вставай, папаня!
Усилием воли разлепив глаза, я судорожно замигал, задышал, пытаясь понять, где нахожусь, и торопясь как можно быстрее загрузить все системы. В каюте царила кромешная тьма, разрываемая проблесками молний, как при работе стробоскопа, яркие всполохи проникали через щель иллюминатора. А еще оттуда выло и стонало. Что за ад… Словно силы зла напали на корабль! Звуки шторма леденили душу, быстро приобретая новый, мистический смысл.
