К счастью, это была ведомственная МСЧ, обслуживающая простых рабочих, и персонал ее получал так мало, что не считал необходимым уделять больным много времени. Обход здесь делали только утром, поэтому никто не обратил внимание на однорукого мальчика, дремавшего, скорчившись, в ногах у брата.
На следующий день в двенадцатом часу в больницу вернулась Ольга. Было уже жарко, из-за влажного воздуха намного жарче, чем в Фергане. И кожа от солнца краснела тут совсем иначе. Вся распаренная, поднялась Ольга на второй этаж и пошла по коридору. Она плохо спала ночью и чувствовала себя разбитой. Тоска по дому, матери и ребенку, нервное напряжение и желание покоя и стабильности в жизни вымотали ее. Тяжело ступая, словно неся на себе груз, вошла она в палату.
— Я все доложу врачу, — кричала, стоя к ней спиной, медсестра.
— Пошла на хрен, — злобно ответил Олег.
— Что!
— Что слышала! — с подростковым упрямством выкрикнул мальчик.
— Ах… — медсестра, толстая и неповоротливая, потерянно огляделась, увидела Ольгу и, бросив ей: — Нет, ты слышала! — быстро вышла в коридор, шаркая шлепанцами.
— Корова долбанная, — уже тихо и нервно проговорил Олег, бледный и мокрый от пота.
— Затухни, — обрезал его Андрей. — Поднимайся и мотай к себе.
— Но…Ан…
— Шш. Закройся. Привет, Оля. Видала, как расходился? Ты что, братишка, меня подставить хочешь?
— Я?… нет… Я…
— Давай, поднимайся и топай к себе. Я же сказал, мы больше не расстанемся.
— Слово?
— Железно.
Олег встал, хотел что-то сказать, но губы его дрогнули, и он торопливо выскочил вон, обхватив себя за плечи единственной рукой. В коридоре он столкнулся с врачом, отшатнулся от него и проскочил мимо.
В больнице все знали историю мальчика, и те, у кого еще не атрофировалась жалость, сочувствовали ему. Хирург-травматолог, хоть и проработал в больнице 10 лет, еще не разучился ощущать чужую боль своей кожей. Посмотрев вслед мальчику, он вздохнул и вошел в палату.
Больной и его жена сидели на кровати, тесно прижавшись. Увидев его, они резко отпрянули, и врач подумал, что они целовались. Но он был не прав: Ольга и Андрей шептались, склонившись друг к другу, и именно поэтому у Ольги застыл на лице испуг, а Андрей слишком поспешно откинулся на подушку и закрыл глаза.
— Ты почему снял с глаз повязку, — сердито спросил врач. — Если хочешь ослепнуть, сразу скажи, мы не будем переводить на тебя лекарство и время. Мы вообще не обязаны лечить тебя.
— Я плачу вам, — сразу сел Андрей.
— Хочешь, я сейчас распоряжусь, и тебе вернут деньги и выкинут отсюда пинком за нарушение режима? Что ты устраиваешь сборище в реанимационной палате. Слишком уж ты быстро очухался. И уже начал хамить. Чтоб больше рта не раскрывал в присутствии медперсонала. Я тебя предупредил. Так что если вдруг это повторится, обижайся потом только на себя.
Андрей дернулся было, чтобы ответить, но Ольга предупредительно сжала его кисть, свободную от бинтов. Врач, словно не заметив этого, наклонился над ним, рассматривая бинты.
— На перевязку пойдешь сам, раз уж такой шустрый, потом — к окулисту, возьми у медперсонала карту, я предупрежу. А после обеда тебя переведут к выздоравливающим. Все. А вы госпожа, не забудьте надеть халат, раз находитесь здесь.
Сказав это, врач вышел: высокий, худой, в длинном белом халате, из-под которого выглядывали модные джинсы-резинка и сандалии на липучках.
Андрей открыл было рот, но Ольга еще сильнее сжала его кисть.
— Ты сможешь идти на перевязку? — наконец спросила она, поднимаясь и снимая с вешалки халат.
— Пойду, — сквозь зубы, все еще кипя, ответил Андрей.
— Успокойся, нам нельзя сейчас ни во что ввязываться.
— Да, — согласился Андрей и бессильно, боком, повалился на подушку. — Плевать. Главное, я жив и на свободе. Рассказывай лучше про себя.
— Я ездила в Москву, — Ольга присела на край его кровати. — Тебе не плохо?
— Плевать. Говори.
— Я не хотела тебя будить, ты спал. На объявление откликнулся тот таксист, и мы с Женей поехали к нему.
— Вот падла.
Ольга посмотрела на Андрея. Тот лежал на спине в пожелтевших бинтах и зло смотрел в потолок.
— Я заплатила ему, а документы оказались не у него.
— Они в милиции. Я думал, ты догадаешься сама. Они могли быть только там.
— Я не догадалась. Мы с Женькой сами попали в милицию, как свидетели. Они мне документы вернули.
— Про меня не спросили?
— Я сказала, что ты отпустил меня под Москвой и ушел. Еще сказала, что ты сказал леснику, вроде как за границу хочешь. Правильно?
— Все равно не докопаются. Ты умеешь все запутать. Что там было дальше?
Ольга опустила голову, вспоминая. Вот они с Женей и Колей из РУОПе вышли из здания, и Саша — водитель тоже увязался за ними. И они вчетвером приехали в 131 отделение, а оттуда домой к Жене. Саша сбегал за водкой и колбасой, и они сели за стол. Ольга, поняв, что будет попойка, сказала, что у нее болит голова и ушла в спальню.
Саша заходил к ней с полным стаканом, но Ольга притворилась спящей и услышала, как вошла Женя и сказала, чтобы ее не тревожили, что у нее муж в реанимации, и она не спит по ночам.
Саша покорно ушел.
Потом Ольга действительно уснула, а когда проснулась, то, как не прислушивалась, ничего не могла услышать. Встав, она обошла всю квартиру. Пусто. С облегчением она снова легла в кровать, предусмотрительно заперев дверь спальни, а утром, едва дождавшись приехавшую на той же машине Женю, ушла.
— Сорвали куш? — спросил Андрей.
— Кто?
— Менты.
— Нет.
— Удивительно. Как это они упустили.
— Уколы и процедуры, — кричали в коридоре.
Андрей, зло оживленный и разговорчивый, сел в постели, стиснув зубы.
— Я посмотрю очередь, — сказала Ольга и поднялась. — Ты пока лежи.
Андрей молча кивнул, но не лег, а продолжал сидеть, разглядывая себя сверху вниз.
Последующие дни Ольга выходила из палаты, только чтобы поесть и поспать. Андрею делали пересадку кожи, заштопывали лицо и, наконец, сняли повязку.
Врачи и медсестры, в общем, относились к нему не плохо и честно отрабатывали полученные деньги.
В палате Андрей ни с кем не сошелся наполовину из-за вынужденной неподвижности, наполовину из-за отсутствия ровесников, довольствовался обществом Олега, хотя и старался встречаться с ним вне палаты, чаще в небольшом больничном саду. Ольга намеренно держалась подальше от людей, стараясь ни с кем не разговаривать. Больные невзлюбили их, называя узбеками.
