Когда Ольга с матерью поднялись на этаж, они долго не могли отпереть дверь, передавая друг другу спящего мальчика. И только помучившись минут пять, почувствовали, что дверь открылась сама собой и поразительно быстро.
Андрей стоял у порога в рубашке навыпуск и тер глаза, притворяясь только что проснувшимся.
— А, давайте, — он торопливо подхватил ребенка на руки. — Я тут закемарил с устатку. Ну как, все нормально?
— Растем, — проговорила бабушка, снимая верхнюю одежду. — Андрюшенька — богатырь. В больнице только так нас и называли. Где ты пропадал, сынок, всю эту неделю?
— Да у шефа неприятности. Его посадили.
— Что? Он же миллионер, олигарх.
— Ну, так это, Ходорковского же посадили.
— О, господи, чего только нет на свете. Витя, я хочу поговорить с тобой.
— Слушаю, мама.
— У меня сестра двоюродная тяжело заболела, тетя Соня, ты помнишь ее? Ложится на операцию. Я хотела бы поехать к ней.
— В Фергану?
— Ну да. Больше же у нас нигде нет родственников.
— Да, точно. Простите, мама, я совсем заморочился.
Андрей передал сына Ольге, а сам подошел к своей куртке и достал оттуда пачку зелененьких.
— Вот. Тут полторы тысячи долларов, — он пересчитал деньги и сложил их в пачку. — Вам хватит?
— Ой, даже много.
— Берите. Когда вы едете?
— Да, думаю, завтра. Тут легко билеты достать.
— Ольга, отвезешь, если я буду занят?
— Конечно, Витя.
— Справишься с ребеночком?
— Конечно.
— Спасибо.
Андрей потоптался, посмотрел на наручные часы.
— О, мне пора ехать. Сейчас все на мне. И адвокаты и остальное.
— Так ты же там не один, — мать смотрела на зятя с огромным уважением.
— Ну, мам, это когда все путем. Только один сбой, и все, как крысы с корабля.
— Да, сынок, да.
— Кстати, мне ту дачу пришлось продать. Приедет адвокат, все объяснит. Я там другую купил. Так что распишешься, где он скажет.
— Господи, что за человек. Дачи и машины меняет, как шапки.
А Андрей сбежал по лестнице и сел в машину. И когда он уже влился в проезжающий поток, у него зазвонил телефон. Он достал его из кармана:
— Да, слушаю.
— Виктор Николаевич. Зяму взяли… алло?
Андрей молчал, тяжело дыша. Зяма — это был Зямин, Семен Трофимович, надзиратель в «Лефортове», и ему было поручено убить Кирдина.
— Когда? — едва внятно проговорил Андрей в мембрану.
— Только что мне малява пришла из крытки. Наверное, уже часа два, как присел.
— Хорошо… Ничего не предпринимай, — и Андрей, с застывшим взглядом стал убирать телефон в карман.
Он никогда не поддавался страху, но сейчас ему стало жутко, и, закуривая, он сам видел, как дрожат в руке зажигалка и сигарета.
— Только без паники, — бормотал он, двигаясь в потоке. — Только без паники.
На следующий день Зямин получил от жены посылку, прямо из ее рук. И ночью тихо умер на своих нарах.
Утром Андрею позвонила Ольга.
— Что случилось, Витя? — говорила женщина и голос ее даже по телефону звучал взволновано. — Ко мне приходил следователь. Он спрашивал про тебя. Ты когда приедешь?
— Кто он?
— Что?
— Кто этот следователь? Как его звать?
— Что?
— Ну, он же представился тебе?
— Ну да.
— Кто он? Господи, умеешь ты говорить внятно!
— Не злись, — голос Ольги уже дрожал. — Это следователь прокуратуры по особо важным делам Никитин Константин… Дальше не помню. Он приходил не один. Витя, что…
Но ответом Ольги были звонки отбоя.
— Так, «Валет», ты меня достал, — сказал Андрей, пряча телефон в карман…
Маша Никитина, учившаяся в четвертом классе «Б» 78 московской школы, вышла в школьный двор вместе с одноклассниками. Прошло уже три года, как она лишилась матери, умершей при невыясненных обстоятельствах в больнице, где лечилась от бронхита. Девочка рано повзрослела и очень старалась стать для отца хозяйкой дома.
Ребятишки не спешили домой, взмахивали рюкзаками, гонялись друг за другом. Но девочка не ввязывалась в игру, а побежала вместе с подружкой к остановке. Тут от толпы проходивших мимо людей отделились двое крепких мужчин, схватили ее, подружки прямо в лицо брызнули нервно паралитическим газом из баллончика. Люди вокруг отшатнулись, а неизвестные, затолкнув девочку в синий «БМВ», умчались по свободному от движения переулку.
В милицию сообщили о происшествии только спустя 20 минут, а через полчаса на рабочем столе следователя по особо важным делам городской прокуратуры Никитина зазвонил телефон.
— Слушай меня, мусор, — говорил явно измененный голос. — Твоя дочь у нас, и ты ее получишь мертвой, если мы не договоримся.
— Кто ты? — Никитин еще не вник во весь ужас сказанного и говорил резко.
— Не задавай детских вопросов. Ты должен уничтожить уголовное дело Кирдина. Допер?
— Но…
— К вечеру ты получишь ее мизинец. Размышляй. И никаких ляпов.
В телефонной трубке раздались звонки отбоя. И тут только Никитин по-настоящему испугался. Лихорадочно он начал искать номер по определителю, но сработала блокировка.
Никитин был человеком быстрых решений, веривший в силу правоохранительных органов и непогрешимость закона. Он тут же доложил о происшествии начальству.
Домой он пришел только поздно вечером, чтобы переодеться и взять чистое белье. Он был не один — трое оперативников сопровождали его. В спальне за окном он увидел свешивающуюся коробку. Ее достали с большими предосторожностями, открыли. Там, в прозрачном целлофане лежал окровавленный маленький пальчик девятилетней девочки. И Никитин в первый раз за всю жизнь схватился за сердце.
Ольга теряла голову. Мать уехала, Олегу она старалась ничего не говорить, чтобы не расстраивать его.
Наступил апрель. Пришла весна, и вместе с ней — время платить по счетам за первый квартал. А книжку с квитанциями она не могла найти и решила, что оставила на прежней даче. Там же оставалось кое-что необходимое ей: книги, фотографии. И Ольга, вызвав на дом платную няню, поехала в дачный поселок.
Дача была продана или обменяна, в этом Ольга не разбиралась. Новым хозяином стал какой-то депутат, и женщина надеялась, что он позволит забрать вещи.
Ольга уже не плохо водила машину, ей это неожиданно понравилось, и теперь она наслаждалась ездой по скоростному шоссе.
