— Подожди, я помогу, — забыв про боль, Никитин продвигался к нему.
Андрей не слышал его. Он бил и бил плечом в камень, напрягался, ноги его упирались, скользили по камням, съезжали, срывались с обломков. Он падал на колени, наваливался на камень и давил, давил, давил.
— Финиш, — наконец повернулся он на синий свет, и голос его прозвучал неожиданно громко. — Трандец, слышишь. Мы в склепе. Шикарный мавзолей обеспечен.
Андрей расхохотался, дико, с надрывом. Синий луч на мгновение поймал его искаженное лицо, и Никитин в испуге уронил руку.
— Мы сдохнем, загнемся, слышишь, мент! Мы задохнемся и сдохнем оба: и я, и ты! Мы станем жмурами! И даже бирку привесить к ноге будет некому!
Новый дикий смех вперемешку с кашлем потряс пещеру, и Никитин почувствовал приступ острого страха, загоняющего душу глубоко в живот.
— Андрей, — неуверенно, позвал он. — Андрей.
Руки Никитина задрожали. И он, с трудом поднимая зажигалку, стал шарить по каменистой стене. Андрей стоял, бессильно опустив руки и хохотал, закинув голову кверху. Едва синий свет коснулся его глаз, Андрей вздрогнул, попятился, бросился вбок, ударился о стену, упал. Рыдания потрясли все тело, и он начал биться о камни, словно в припадке.
— Андрей…
Неуверенный голос Никитина потонул в бессвязных воплях и хрипах.
— Андрей.
Фигура его металась, билась, каталась, поднимая пыль. Загремел, отброшенный от каменных плит камень, и Никитин не на шутку перепугался. Он сел, беспокойно оглядываясь, подался вперед к мечущему среди камней Андрею.
— Коренев, — резко крикнул он.
Но в замутненный рассудок не пробилось ни звука.
— Андрей!
Он не услышал, ударился о камни с силой, громко закричал и с рыданиями покатился по полу к ногам Никитина. И тот бросился на Андрея, чуть не потеряв сознание от боли. Он повалился на бьющееся о камни тело, стараясь теснее прижать к каменному полу и зажимая руками голову, всю в корке из волос и крови.
— Андрей, братишка, успокойся. Успокойся, братишка. Так же нельзя. Успокойся. Все будет хорошо, мы выберемся, братишка.
Напряженное тело под ним, худое и жилистое, вздрагивало, шевелилось, сотрясалось от хриплых тяжелых рыданий.
— Мы выберемся, братишка, вот увидишь, мы выберемся. Закатимся все вместе куда-нибудь в «Лужники», оторвемся по полной программе. Все, все, успокойся.
— Отвали.
Голос Андрея прозвучал хрипло и невнятно.
— Отвали, — повторил он, делая движение приподняться. И тогда Никитин сполз с него, тяжело волоча поломанную ногу.
— Ничего, Андрюха, еще не вечер. Поживем, братишка.
Андрей как-то с хрипом кашлянул. Слышно было, как он сплюнул, потом еще раз, пожевал, сплюнул снова, с шорохом подтянул под себя ноги и сел, съёжившись.
— Врешь, — бросил он со злостью и неожиданно закончил. — Не сидеть мне в «Лужниках», не видать Москвы. Сам же и сцапаешь.
Андрей всхлипнул, и, хотя это была не истерика, внутри у Никитина снова все сжалось. Подчиняясь чувству сострадания, он протянул на голос руку и, нащупав плечо в летной куртке, обнял его, успокаивающе похлопывая.
— Все будет нормально, братишка.
— Пошел ты, — очень тихо проговорил Андрей, но руки Никитина не отбросил, потихоньку расслабившись.
Он слегка пошевелился, по-детски вытирая ладонями глаза, шумно вздохнул и резко встряхнулся.
— Ну и год у меня этот выдался. Хуже было, когда умерла мать и искалечился Олежка, — слегка сипло, в нос, проговорил он.
Этот человек, сколько не падал, не разбивался. Он развернулся на своем месте, устраиваясь поудобнее и привалился спиной к каменному выступу.
— Может получится там сдвинуть? — неуверенно спросил Никитин. — Или подрыть где?
— Чушь. Везде камень. Там скала метра два толщиной. Я видел этот навес. Дурак я, что затащился сюда. Подумать надо было.
— Да кто же знал.
— По-любому надо было опасаться. Раз взялось трясти, так когда-нибудь грохнет.
— А тряхнуло-то крепко.
— Баллов 8.
— Все 10–12 будет.
— Вчера было 12.
— Из официальных сводок передали, что 7,6.
— Кто же слушает правительственный треп. Говорю, шкала Рихтера вся зашкалила. Я утром еще звонил домой. Там полгорода снесло. Слушай, в твоей зажигалке фонарик работает?
Никитин вместо ответа щелкнул включателем, и синее пятно упало Андрею на грудь.
— И правда, так веселее, — сказал Никитин, синим светом скользя по распухшему лицу парня и его склеенным волосам.
— Что? Красавец? — Андрей пощупал руками лицо.
— Есть немного.
— На себя посмотри.
— Оба мы хороши, чего уж там.
— В точку.
Никитин хотел выключить фонарик.
— Не надо, — сказал Андрей.
— Батарейка кончится.
— У меня еще есть.
И Андрей начал расстегивать многочисленные карманы, достал плеер с белым светом, фонари с белым и синим светом и еще одну зажигалку с красной лампочкой. Все это загоралось, освещало мрачный камень, гасло и снова загоралось.
— Да ты богач, — невольно восхитился Никитин. — А плеер, интересно, работает?
— Вряд ли. На, слушай, — Андрей передал ему плеер, а сам достав мобильный телефон, начал включать и отключать его, но, кроме моргающего света, ничего от него не добился.
— Ладно, тоже какой-то свет в окне, — усмехнулся он, убирая телефон. — Ты не замерз?
— Вроде нет.
Андрей привычно застегнул все карманы.
— Грейся, — он швырнул куртку Никитину. — Ты вот что, Костя, полежи пока, а я пойду, посмотрю, что там дальше.
— Точно, — к Никитину тоже пристало это слово, и он говорил его, не замечая. — Бывает же у пещер два выхода.
— Ну да. Туннель тебе пробили. Ладно, не скучай, — и Андрей пошел, освещая себе дорогу белым фонарем.
Свет фонаря уже растворился во тьме, когда Никитин услышал беззаботный свист. Незнакомая рвущаяся мелодия то смолкала, то набирала силу. Никитин усмехнулся. Так поют или громко разговаривают маленькие дети, когда остаются одни.
Свист то стихал, то усиливался, Андрей ходил взад-вперед по пещере. И наконец вынырнул из темноты его фонарик.
— Вот что, братан, там вроде коридор такой есть, правда завален, но разобрать можно. Давай-ка, я тебя перетащу поближе и попробуем пробиться.
Никитин начал подниматься на локте, когда приблизился Андрей, наклонился и стал поднимать его, потом согнулся еще ниже и перебросил тело через плечи, потихоньку, с натугой, выпрямляясь.
