— Отвали… зачем… вместе…
Никитин лег пластом и постарался найти вторую руку. Теперь он, не очень надежно, но сжимал оба запястья, слишком прижатые к камню.
— Давай, Андрей, — он, отпустив одну его руку, нащупал локоть, предплечье. — Я держу. Давай.
Они хрипели от натуги, сосредоточенные в одном усилии. И Никитин, таща куртку, плечо, ворот, стал отползать: медленно, назад, одно движение, другое. Он забыл боль, усталость и голод, помнил только страх: за него, за себя, и еще за тех, кто остался в Москве.
Так, потихоньку, они ползли от пропасти. И вот уже сидели оба и осматривали, ощупывали себя, свои вещи, одежду.
— Что? — Никитин посмотрел на Андрея. — Цел?
— Фонарик треснул. Ничего, работает. Сейчас бы самое время покурить.
— А еще поесть.
— И попить.
— Водки.
— Шампанского.
И два жеребца заржали на все подземелье.
— Да, завалиться бы куда-нибудь в баньку, да поляну накрыть. Слышишь, брат, ты был на «Елисейском»?
— Нет.
— А в «Арагви»?
— Так, однажды. А ты?
— Сто раз.
Андрей ощупью отключил фонарь и вытянулся, ногой нащупав свободное пространство.
— Знаешь, Костя, я что подумал. Случись сейчас чудо, и мы вернулись бы домой, я бы, наверное, завязал. Веришь, нет, сам бы сдался в ментовку. Много бы мне дали, как ты думаешь?
— Много, Андрей.
— Да…
Андрей замолчал. «Вообще-то подданным Силенда жить тоже не плохо», — подумал он, закрывая глаза.
— Андрей…
Он, наверное, задремал, потому что вздрогнул всем телом и стал приподниматься.
— Скорее, посмотри.
— Что случилось? — Андрей ощупью нашел фонарик и нажал кнопку.
— Кто-то прополз по мне. Свети сюда.
— Змея!
Андрей подскочил, как на пружине, выхватывая фонарем из темноты шуршащее тело гада. Бросившись было за ним, он уперся в нависшую каменную стену. Змея исчезла, словно растворилась в камнях.
— Там трещина, — Никитин тоже подался на локте.
— Вот она. Уползла, гадина.
— Ладно, плевать. Еще укусит.
— Тебя не тронула? — Андрей сразу обернулся к другу, садясь на корточки возле него. — Где она ползла?
— Не знаю. Где-то по руке.
— Не больно?
— Да нет.
Андрей упер луч фонаря в большую, серо-синюю в его свете руку Никитина, и стал внимательно изучать ее.
— Да нет, не укусила.
— Подожди, с этим шутить нельзя. Вот тут какая-то царапина.
— Да это старая.
— Думаешь? — Андрей выпустил его кисть и с облегчением отстранился. — Слушай, а змея-то была зрячая. Вон она как вильнула от света.
— Ну и что?
— А рыба была слепая.
— Ну да.
— Выход где-то здесь, Костя, понимаешь.
— Понимаю. Маленькая трещина.
— Это будет плохо. Знаешь, Костя, что я подумал?
— Ну?
— У меня пистолет. Если уже и тут облом, мы с тобой просто застрелимся.
— Да, перспектива.
— Я тоже люблю жизнь. Только всему есть предел.
— Наверное, есть.
— Последняя попытка?
— Давай.
Андрей сделал движение вперед, вытягиваясь и становясь на четвереньки.
— Двинули, брат?
— Двинули.
Андрей включил фонарик, ощупывая лучом проход. Вскоре он так сузился, что Андрей прижался грудью к камню и пополз по-пластунски, задыхаясь от спертого воздуха. Наконец он остановился, и Никитин, коснувшись его ноги, тоже замер.
— Стой. Чувствуешь, воздух стоячий. Прохода нет.
— Другого пути тоже, — прохрипел Никитин.
— Тогда вот что, Костя. Ты подожди здесь. Я один попробую. А нет, так застрелимся прямо здесь. Лично я в пропасть больше не полезу.
— Попробуй, Андрей.
— Попробую.
Андрей замолчал, но фонарик больше не отключал. Слышно было, как он тяжело дышит.
— Ну ладно, я пошел, — наконец он зашевелился, вытянулся. — Молись, Костя, если умеешь. Дай Бог, выберемся.
И он пополз с шуршанием и шорохом.
— Дай Бог, — прошептал в ответ Никитин.
И остался один. Он хотел достать плеер, но не стал этого делать, решив приберечь батарейки. Он сложил руки под головой, опустил на шершавый рукав пиджака горячий лоб и задумался. Да больше ничего не оставалось, только думать, лежать и вспоминать.
Андрея не было долго, бесконечно долго. Никитин почти забылся, медленно отключаясь. Жар окутывал его, и сквозь жар он почувствовал легкое дуновение. Разгоряченное лицо уловило это мгновенное овеение, стоячий воздух только слегка колыхнулся, принимая свежую струю, и мороз прошиб все большое истерзанное тело. Никитин приподнял голову. Его снова бросило в озноб, по коже пошли мурашки. Широкие ноздри мужчины раздулись, вздыхая. И уши уловили шум, далекий, приглушенный.
— Андрей! — закричал он, стараясь держать голову выше.
Вдали раздался глухой ответ, потом странный звук, тишина и приглушенный, далекий грохот. Луч дневного, солнечного света скользнул на камни. Никитин зажмурился, и свет тут же исчез, оставив только слабые блики.
С шорохом, ногами вперед, к нему полз Андрей. Никитин стал задыхаться от волнения, стараясь найти снова ту свежую струю.
— Костя, ход, — горячо зашептал Андрей, приближаясь. — Правда, узкий.
— Спаслись!
— Слушай, — Андрей замер возле него, поджимая ноги. — Там высоко, метра четыре. Слушай сюда. Я спрыгну первым. Там есть деревья. Тополя. Я свалю пару, и ты слезешь по ним. Только сам не прыгай, Костя, слышишь? Я скоро. Ты пока подгребай потиху.
И Андрей скользнул вперед, стремительный и снова полный жизни. А Никитину показалось, что то взаимопонимание, которое появилось между ними, вдруг оборвалось. И они снова стали каждый сам по себе и каждый сам за себя. Бандит и мент. И выбираться теперь надо самому.
Сцепив зубы, Никитин пополз вперед, видя, как свет снова появился в конце туннеля. Свежий ветер теперь бил в лицо, морозил и освежал. Никитин полз упорно и целеустремленно, полз долго, и наконец светлый мир гор и зелени раскрылся ему. Судорожные руки нащупали край, Никитин навалился грудью, подался вперед и посмотрел вниз.
Было не так уже высоко, со второй этаж, не больше. И вокруг росли деревья. Тополя. И еще что-то. Скользили ящерицы. Летали птицы. Только Андрея нигде не было. И это-то как раз было естественнее всего.
