Они были просто созданы друг для друга: примерные студенты — бюджетники, тихие и спокойные внешне, а внутренне каждый живущий сам по себе, со своими проблемами, надеждами и тайными.
До дома Марины было далеко, они ехали на метро с двумя пересадками: сначала до Кольцевой, потом до Филеевской линии и дальше до Кутузовского. Оттуда сели в маршрутное такси и проехав три остановки, вышли.
— Вот здесь я живу, — проговорила Марина, останавливаясь.
До этого Олег ни разу не провожал ее до дома и как-то недоверчиво посмотрел на кирпичную стену. Дом был дорогой, с железной дверью в подъезде и, наверное, с охранником.
Но охранника в подъезде не было, и панели слегка облупились, как и во многих других домах. На одной из них даже было написано: ПУТИН — ДА, а напротив: ЛУЖКОВ ЗА РУССКИХ.
— Политики, — пробормотал Олег, слегка усмехаясь.
— Что? — Марина шла впереди и немного волновалась.
— Политики здесь живут.
— А. Это соседи. Мишка и Никита. Им по 14 лет. А вот и наша дверь. Подожди, я позвоню.
Дверь, как и у всех остальных, была железная, с глазком и еще какими-то приспособлениями.
Марина позвонила только раз и вскоре раздались несколько щелчков. Дверь открылась наружу.
— А, Мариночка, — из уютной темноты раздался женский голос. — Входи… Я свет включу.
— Это мама, — шепнула девушка, оборачиваясь и тут же переступая порог. — Мама…
Щелкнул выключатель, и в прихожей загорелся свет. У отделанной под дуб панели застыла невысокая полная женщина в ярком бархатном халате. Чем-то едва уловимым она была похожа на Марину, при этом очень ухоженная и хорошо накрашенная. Платиновые волосы ее были тщательно уложены, голубые тени подчеркивали зеленые, как и у дочери, глаза, губы той же формы, что и у Марины, она красила в ярко алый цвет, пользуясь еще и обводкой с блеском.
— Мама, познакомься. Это мой друг, Олег Коренев.
— Очень приятно, молодой человек, — аккуратно улыбаясь, чтобы не испортить макияж, женщина протянула юноше руку, и тот, слегка смутившись, осторожно пожал ее. — Мариночка столько о вас рассказывала. Прямо постоянно только о вас и говорит.
— Ну, мама…
— Ладно, ладно, слово нельзя сказать.
— Пойдем, Олег.
Марина быстро разулась, осторожно взяла из искусственной руки Олега свой пакет, а из другой — его сумку, а мать, близоруко щурясь, внимательно смотрела на них, стараясь, угадать, какая рука — протез. Марине достались ее слабые глаза, она носила линзы и стеснялась их.
Олег смутился окончательно. Чтобы не возиться со шнурками, он носил туфли на липучках, и, привалившись к косяку, стал снимать их, действуя одной рукой. А Марина в это время, сложив сумки на полку стенного шкафа, пыталась оттеснит мать в ближайшую комнату, откуда раздавался звук работающего телевизора.
— Кто там пришел? — прозвучал оттуда мужской басистый голос.
Звук телевизора стих, приглушенный, и на пороге появился высокий толстый мужчина с большими залысинами, заплывшими глазами и широким носом.
— Это Олежек, отец, — нараспев проговорила мать Марины. — Познакомься. Он такой милый.
Марина чуть не упала в обморок от таких слов.
— Все у тебя милые, только бы брюки носили. А ты входи, входи, парень, посмотрим, какой ты есть. Меня зовут Федор Матвеевич, — и он протянул руку. — Будем знакомы.
— Олег, — голос у юноши сорвался.
— Я знаю. Это которой клешни у тебя нет? Левой, что ли?
— Ну, папа! — Марина сама чуть не провалилась от стыда за бестактность родителей.
— А что? Раз уж все равно нашем зятем рвется быть, пусть терпит. Давай, проходи, вроде бы ты не плохой пацан.
Наконец в прихожей началось движение, пробка рассосалась, и вся семья, увлекая за собой гостя, оказалась в столовой.
— Мне, вообще-то помогает по хозяйству одна женщина. Сегодня вот не пришла, приходится самой всем заниматься. Готовить-то я люблю, и уж когда готовлю, вообще не переношу, когда мне на кухне мешают. И скажу правду, готовлю я очень вкусно.
— Ну да уж. А кто вчера целую кастрюлю фрикаделек вывалил в унитаз? Раскисли все.
— Так это…
— Так, квак.
— Вот так всегда — и слова не дают сказать.
— Иди, иди, молчунья.
— Папа, мама, у нас же гость.
— Вот и накрывайте на стол, раз — гость. А мы с парнем посидим в мужской компании. Идите.
Марина взяла мать под руку, увлекая за собой.
— Слова ей не дают сказать. Да она, дура — баба, любого до смерти заговорит. Маринка, славу богу, не такая. Она вся в меня. Больше молчит, думает. Ты вот, парень, слушай, что скажу да на нос мотай. Батька-то у тебя есть?
— Нет.
— А мать?
— Умерла шесть лет назад.
— Сирота, стало быть? Живешь-то с кем?
— С дальними родственниками.
— В их квартире?
— Да она наша общая. Я как-то не думал об этом.
— Понятно. Значит метры есть. Если что, можешь через суд претендовать.
Олег промолчал.
— Ты вот слушай меня. Женишься на Маришке, определиться в жизни придется. Так ты сразу вопрос так поставь, чтобы, значит, разменять жилплощадь. Типа проконсультируйся сперва у юриста, а потом и в лоб, значит. А живешь-то ты на что?
Тут в комнату вошла Марина с горой посуды.
— Я помогу, — вскочил Олег, желая сбежать от ее отца.
— Да сядь ты. Куда сорвался с одной рукой. Пусть бабы сами разбираются. Ты сразу на своем поставь, слышишь. Ты, вообще-то, пенсию получаешь по инвалидности, или как?
— А у Олега есть свой бизнес, папа, — сказала Марина, расставляя пустые тарелки.
Она сама знала об этом только приблизительно, потому что Олег предпочитал не распространяться о своих делах.
— Бизнес. Ого. Ну и какой же?
Мать вошла, неся соусницу.
— Вы о чем? Что за бизнес? — начала она.
— Да помолчи ты, боже ж ты мой! Видишь, с человеком разговариваю. Ну и бабы у меня. Ладно, Олег, сейчас сядем к столу, примем по стопочке, и разговор веселее пойдет.
Мужчина поднялся, вышел и, слышно было, как хлопает дверца холодильника.
Вернулся он, неся в руке пол-литровую бутылку водки.
— Ты пьешь такое? — спросил он, показывая Олегу этикетку.
— Да пьет, конечно, — отозвалась за того мать Марины. — Кто сейчас не пьет?
— А ты помолчи. Если сама лакаешь литрами всякую отраву, за всех не отвечай.
