— Когда он умер? — спросила я, холодея.
— Дня три, не меньше, — последовал ответ.
— Причина смерти…?
— Я не патологоанатом, — вздохнула врач, — Если поможете, я осмотрю его со всех сторон.
— Как я могу помочь?
— Надевайте перчатки и маску! — велела доктор, — Вы его приподнимите, а я осмотрю живот и грудь.
Мне тут же стало дурно. Я поняла: еще минута, и никакая сила не сдвинет меня с места. Я быстро натянула перчатки и, опережая страх, шагнула к кровати. Спасало одно — отсутствие мерзкого запаха — каким-то странным образом он мигрировал по дому, расползался по комнатам, прятался в кухне, где я приняла его за смрад из помойки… в конце концов он просочился в кабинет и застыл там, словно зачумленный пес в заброшенном подвале.
— Тяните вверх! — скомандовала врач и присела на корточки.
Я приподняла Митьку за плечи и тут же ощутила его неживую природу: внутри что-то чавкало и колыхалось… Мои руки разжались, и Митькино тело грузно опустилось на кровать.
Врач посмотрела на меня с сочувствием:
— Видимых следов насилия нет. Давайте, принесу вам аммиак.
— Пожалуйста, проверьте деда — он после двух инфарктов.
— Хорошо. Сейчас проверю.
Минуту спустя она вошла в кабинет со страшной вестью и шприцом в руке.
Я выскочила в коридор, привалилась к стене. Реальность сделалась кошмаром, она выползла из-под Митькиной двери, сдавила легкие, накрыла безнадегой.
Я уже знала, что произошло. Словно в бреду, я видела отца над мертвым телом сына и весь дальнейший ряд событий: вот он склонился над кроватью, вот отшатнулся и оцепенел…
Мир без Митьки оказался настолько невыносим, что бедному старику было легче забыть, вычеркнуть из памяти все то, что отрицало само понятие «жизнь». И вот лицо накрыто одеялом, а вместе с ним и страшный сон, и все воспоминания о нем. Теперь можно снова жить, дышать, общаться с сыном, кормить его и греть…
Я медленно дошла до кабинета, в приоткрытую дверь увидела портрет красивого мужчины со строгим и властным лицом и старика, сидевшего под ним. Поникший и седой, раздавленный реальностью, той самой, от которой он бежал, которая настигла и обрушилась своей неотвратимой мощью.
Врач отложила шприц и набрала короткий номер, сухими рублеными фразами доложила о случившемся. Ее тон, жесткий и отстраненный, привел нас в чувство — мы перестали ощущать себя участниками, скорее, свидетелями криминальной сводки.
Врач положила трубку, пощупала у деда пульс.
— Ну, мне пора. К вам едет участковый.
Я тут же вызвалась ее провожать, чтобы на миг, на секунду остаться на лестничной клетке, окунуться в иную реальность, отдышаться от ужаса, притихшего за дверью.
Но отдышаться мне не удалось — в квартире грянул телефон, и вежливый голос предложил ритуальные услуги по сходной цене.
— Дайте опомниться! — рявкнула я и бросила трубку.
Через секунду телефон снова ожил, и новые предложения поскорей закопать с максимальным шиком посыпались со всех концов Москвы. Похоронные агентства всех мастей загробным тоном предлагали свою помощь.
— Черт с вами, вурдалаки, — решила я, — Все равно от вас не отделаться, так выберу тех, кто поменьше дерет.
Тут в дверь позвонили, и на пороге возник молодой человек с очень грустным лицом.
— Вы на метле или в ступе? — спросила я хмуро.
Молодой человек подался вперед, заговорил участливо и приглушенно:
— Наше агентство предлагает взять на себя все ваши заботы.
Я протянула руку, и в нее опустилась визитная карточка.
— Здесь в углу телефон нашей фирмы, — пел юный упырь, — а слева факс и электронный адрес.
Внизу послышался стук двери, раздался топот ног.
— Ступайте, любезный, сейчас не до вас! — я грубо прервала процесс перекладывания ноши на чуткие плечи агента.
Участковый прибыл одновременно с Алиной, а еще через пару минут явились Николай и Катя. Квартира наполнилась людьми, голосами, началась возня вокруг деда.
Алина подошла к Митькиной комнате. Я содрогнулась:
— Не входи! — но Алина решительно толкнула дверь рукой.
Я крепко зажмурилась, спасаясь от страшных видений.
— С тобой все в порядке? — лица Кати и Николая выплыли из тумана, зависли в густом мареве.
— Голова закружилась. Сейчас все пройдет.
Алина вышла из комнаты, бледная и опустошенная:
— Я заезжала перед отпуском. Оставила продукты, убралась, дала отцу телефон хорошего нарколога, но он его, похоже, потерял. Три дня назад отец звонил, сказал, что нашел врача по объявлению.
— Этот «по объявлению» должен был следить за Митькой, наблюдать его после капельницы, — во мне не оставалось сил для злобы, только усталость да отчаянье, — а он бросил мензурки, сгреб деньги и сбежал.
Из кабинета вышел участковый:
— Кто первый обнаружил тело?
— Я.
— Кем приходитесь умершему?
Я растерялась. Кто же я такая? Бывшая жена? Мать его ребенка? Сестра его сестры? Дочь его отца? Кем прихожусь я этим людям? Кем для меня был и остается Митька? Теплое чувство сплетенных корней разлилось по душе и на миг осветило это скорбное место. Эти люди были моей семьей. Не от отца и не от матери, и уж тем более не от свекрови, а именно от них я узнала, что такое дом. А теперь эти самые близкие люди стоят передо мной, оглушенные, потерянные, сникшие.
Все взоры устремились на меня, тишина гулким куполом накрыла дом, и даже Олег Петрович затих в своей комнате.
— Я друг и бывшая жена.
Участковый нахмурился — явно не понял, зачем я здесь и почему меня не гонят.
— Мы остались семьей, — произнесла Алина ровным тоном.
— Понятно, — кивнул участковый, — Не понятно другое: отец говорит, что общался с покойным сегодня утром.
Я пояснила:
— Отец не в себе — он пережил серьезный стресс.
Участковый наморщил лоб, подумал, постоял, а надумавшись, снова прошел в кабинет. Дверь осталась открытой, и мы слышали весь диалог:
— Вы утверждаете, что утром разговаривали с сыном?
— Вчера, сегодня, всего не упомнишь…
— И вы задавали ему вопросы?
— Задавал.
— И он вам на них отвечал?
— Конечно отвечал.
— Когда это было?
— Утром.
— Сегодня?
— Сегодня.
— Или вчера?
— Или вчера.
