— Да…, - только и произнес Митька, протягивая мне пакет с вещами.
Я вытянула руку и поморщилась от боли:
— Давай развяжем бинт, а то я не смогу переодеться.
Мы распутали узел, размотали повязку и хором присвистнули: на месте вен синели две сногсшибательные гематомы. Их красочные пузыри побулькивали и перекатывались, траншейки запекшейся крови сходились чуть ниже в лохматую кляксу.
Так за десять кровных червонцев я получила представление еще и о советской гинекологии…
Февраль глумился бесконечным снегопадом.
Фонари, ослепшие от роя снежных мух, едва пробивали молочную дымку и не гасли даже с приходом седого короткого дня.
Сквозь снег и ветер я ползла в любимый институт, а рядом тащилась Марго, раздувшаяся от инсулина, но не потерявшая озорного блеска где-то на дне помутневших зрачков.
Год праздной жизни подошел к концу, настали учебные будни. С английским дела обстояли неплохо, а вот немецкий восстанавливался тяжело: чтобы вернуться в строй, приходилось заучивать длинные списки слов, тексты про братский комсомол, спрягать глаголы с их вечно отскакивающими приставками. Мы мужественно продирались сквозь завалы, сдавали хвосты и зубрили теорию.
С приходом весны у наших соседей обострился психоз, и Митькины родители забрали нас к себе. Оказавшись под одной с ними крышей, мы продолжали жить и вести себя как пара отпетых студентов. Люся Николаевна, привыкшая к собственному распорядку дня, отлаженному быту и медицинской чистоте, страдала больше всех. Наша хроническая непутевость подкреплялась ленцой и неумением вести хозяйство. Олег Петрович не делал замечаний сам и запрещал жене любые реплики на тему быта. Люся Николаевна молча, терла полы, стряпала и убирала, а мы, две молодые свиньи, беззаботно готовились к свадьбе.
«Дети должны жить отдельно от родителей» — вот постулат, которого придерживался Олег Петрович, и который он нам исподволь внушал. «Каждая семья — отдельный мир, а миры не должны совмещаться. Они могут пересекаться по обоюдному согласию, но существовать должны раздельно». Эта мысль постоянно витала в воздухе, питая мозг и незаметно становясь нашим собственным убеждением. В канун свадьбы родители объявили, что меняют свою роскошную квартиру и дарят нам малогабаритную двушку в генеральском районе.
Свадьба прошла весело и шумно. Студенчество гуляло по всем правилам застолья. С моей стороны присутствовали Ритка и Марго, с Митькиной — родители, сестра и пара провинциальных теток. Случилось так, что все мои бесчисленные родственники оказались страшно занятыми людьми и не смогли прибыть на свадьбу. Мать тоже не приехала: решила не напрягаться и не тратиться на билет ради такой мелочи как свадьба дочери, и только бабушка прислала перевод еще на одну тысячу рублей.
Алина с мужем Николаем легко вписались в общую бестолковую атмосферу, а Олег Петрович стал в тот день просто душой компании: он сыпал тостами, шутил и танцевал. Влюбив в себя весь женский род, он сел за рояль и окончательно покорил неприсоединившихся своим красивым баритоном.
Да, это была хорошая свадьба! Те, кто получил спиртной нокаут, удалялись во двор, и там апрельская прохлада реанимировала их вертикальность, дарила чувство просветления. Назад возвращались не все.… Многих мы потеряли во дворах и палисадниках.
Исчезли «канувшие в ночь», затихли громогласные, и только Люся Николаевна горцем-шотландцем возвышалась над долиной «Оседающих и Павших».
Мероприятие завершилось полной победой зеленого змия и беспорядочным бегством на такси и маршрутках.
Часы отстукивали новый день, с улицы доносились серенады чердачных котов и лай разбуженной дворовой шавки.
Два молодых человека сидели за столом.
Их диалог то затихал, то становился громче.
Один из них устало улыбался и все поглядывал на дверь, за которой, укутавшись в плед, спала его законная жена — студентка четвертого курса Вероника Кораблева.
Лев и единорог
Лучи мешали спать: играли на щеках, метались по подушке, щекотали ресницы. Вставать решительно не хотелось, но что-то подсказывало, что будильник вот-вот разразиться, а значит, скоро семь. Я вытянула руку, дернула штору — ткань сорвалась и неряшливым карманом повисла на карнизе.
— А вставать-то придется! — и мозг, ухватившись за новую мысль, начал разворачивать сновиденческий сюжет о том, что я уже проснулась и еду в троллейбусе. Во сне все происходило быстро и безболезненно: троллейбус превращался в поезд метро, потом в школьный двор, по которому я плавно летела к открытым дверям. По дороге я здоровалась то с детьми, то с учителями и поминутно заглядывала в сумку. Увы! Нужной тетради в ней не было! Комиссия должна была прийти и непременно обнаружить, что я веду урок без конспекта. Рука шарила по сумке, ловя там пустоту, а в это время на всю школу пронзительно и монотонно звенел звонок.
Будильник надрывался и подпрыгивал, норовя соскочить на пол.
— Будь ты неладен! — я хлопнула рукой по металлической башке. Будильник обиженно звякнул, несколько раз подскочил, его длинный усик дернулся к цифре семь, совпал с коротким, и застыл в кривой усмешке.
— У, зверюга! — прошипела я и поднялась с кровати.
Душ привел меня в чувство настолько, что я смогла сварить яйцо и чашку кофе. Я снова посмотрела на часы — опаздывать было нельзя. Школа, в которую меня распределили, находилась в районе Мосфильма, а добиралась я туда на двух троллейбусах и с пересадкой на метро. По прямой выходило, конечно, быстрей, вот только прямого маршрута никто не проложил, и приходилось мне вычерчивать квадрат на всех возможных видах транспорта.
Митька как всегда спал у телевизора, на экране привычно мерцали мошки, шипели динамики, магнитофон таращился в пространство, высунув язык отплюнутой кассеты.
— Митька, иди в спальню, я еще не застилала.
Я помахала Митьке рукой и по его дурацкой улыбке поняла, что спать он останется в кресле, а проснувшись, будет полностью уверен, что сам выключил и телевизор, и магнитофон, и что вообще все по жизни он делает правильно и своевременно.
Утро выдалось на редкость теплым. Птицы, заселившие весь нотный стан, горланили про огурцы и перцы, прохожие стекались к остановкам, дворники мели асфальт под сочувственные взгляды дворняг.
Троллейбус разинул пасть, втянул в три горла, стиснул челюсти, задрал усы и тронулся с места.
Словно гигантский жук, он заглатывал пищу и двигался дальше, раздуваясь от остановки к остановке, чтобы отрыгнуть у метро скопившуюся массу и, звеня от пустоты, продолжить свой маршрут.
В метро начинался этап номер два. Проскочив турникет, мы бежали к платформе. Здесь нужно точно рассчитывать место посадки, чтобы первым запрыгнуть в вагон. Теперь можно привалиться к стене и до самой кольцевой дремать под стук колес. На кольцевой была хроническая давка, и приходилось включать полную скорость, чтобы обогнать толпу, раньше всех нырнуть в переход, добежать до поворота и прыгнуть на эскалатор. Задача здесь номер один — втиснуться в поезд. На этом этапе дяденьки с хмурыми лицами всегда добивались наибольших успехов. Двигались они резко и напористо и могли запросто внести тебя в вагон. Чтобы не оказаться за бортом, важно было вовремя распознать таких дяденек и немедленно попасть в их круг. Если везло, ты уезжал уже на следующем поезде. Теперь следовало срочно зацепиться за что-нибудь или кого-нибудь, чтобы тебя не вынесло наружу, но и не протолкнуло внутрь вагона. На Киевской все было проще: здесь надлежало нырять из потока в поток и постепенно двигаться на выход. А там оставалось только добежать до остановки и молить Бога, чтобы троллейбусов пришло сразу несколько.
