— Не нужно ее держать, — улыбнулась заведующая, — Пусть машет ручками, ей больно лежать без движений, а я помну животик, — она надавила на пупок, — и девочке станет полегче.
Действительно, Алиса сразу успокоилась и дала себя осмотреть.
— Вам принесут бутылочки с… — тут женщина лукаво улыбнулась, — Вас грузить названиями?
— Грузите, не стесняйтесь! — я в очередной раз меняла Алисе колготки.
— …бутылочки с раствором. Девочку нужно выпаивать по чайной ложке каждые десять минут. Это ваша еда и питье на ближайшее время. Если рвота не прекратится, придется прокапать.
— Что делать с животом?
— Будет сильно беспокоить — сделаем клизму. Наша задача на данном этапе — остановить рвоту, поэтому ничего, повторяю, не давать, кроме солевого раствора! — и она зачем-то погрозила мне пальцем.
После ухода делегации нам принесли бутылочки с питьем. Я уложила Алису в кровать, придвинула стул и наполнила первую ложку. Алиса жадно проглотила раствор и тут же потребовала еще.
— Нельзя, малыш, придется подождать!
— Пить, мама, пить!
— Давай сначала посчитаем, — и под громкий Алискин плач я начала отсчитывать секунды.
Алиса прохныкала десять минут, выпила дозу, немного помолчала и привычно заныла… Часа через два она умаялась настолько, что проглотив свою порцию, приготовилась хныкать, но закрыла глаза и мгновенно уснула. Получив передышку, я выскользнула из палаты, нашла телефон-автомат и набрала домашний номер. Теперь оставалось постелить, наконец-то постель, свернуться калачиком и ждать, когда мать привезет мне еду. Я думала, что сразу же усну, но сон не шел, и только дрема накатывала клочьями тумана и тихим размеренным гулом. Дверь отворилась, и в палату вошла моя заведующая в сопровождении крупного мужчины с волнистой сединой.
— Алиса спит?
Я поднялась с постели:
— Заснула двадцать минут назад.
— Это ваш лечащий врач, Сергей Данилович, — представила заведующая, — Он в курсе ваших дел, — она жестом остановила мою попытку выпалить анамнез.
— Когда нам можно будет пить? Алиса требует воды, — пожаловалась я.
— Не спешите: вода может спровоцировать рвоту. Поите пока раствором. Наш с вами девиз: «Голод, холод и покой».
— К вам кто-нибудь приходит? — поинтересовался Сергей Данилыч, — У вас голодный вид. Хотите, я скажу, чтобы вам принесли поесть?
— Спасибо, не надо, сейчас приедет мама.
— А муж? — он поднял бровь.
— Муж в Мюнхене, но ему обо всем сообщили. Скажите, мы здесь надолго?
— А это зависит от вас, — улыбнулась заведующая, — у таких малышей картина меняется стремительно, как в одну, так и в другую сторону. Сначала сдадите анализы, а там видно будет.
— У нас уже есть диагноз?
— Пока мы ставим гастроэнтерит, но для полной уверенности дождемся результатов посева.
— Отдыхайте, пока есть возможность, — посоветовал Сергей Данилыч.
И доктора по очереди вышли из палаты.
Я поправила Алисе одеяло, провела рукой по золотистым кудряшкам. Ее пухлое личико осунулось, носик заострился, но черных кругов еще не было. Я облегченно вздохнула и вернулась в постель. Вязкая муть сдавила виски и улетучилась, екнув в затылке. Я отвернулась к стене, закрыла глаза и начала погружение. Шумы отступили за границу невнятного, события дня проскакали сумбурным галопом и зависли подобием хаотичной мозаики. По венам разлился покой, и в голову хлынул поток сновидений. Дверь снова открылась, и громкий голос произнес:
— Кораблева, к тебе пришли!
— Куда идти, — я с трудом оторвалась от подушки.
— Иди за мной! — позвала медсестра.
Я широко зевнула и пошла на выход.
В комнате для гостей было пусто, и только у окна на бледном зимнем фоне красавица-пальма вызывающе раскинула свои изумрудные перья. Под царственным тропическим шатром скрывался крохотный диванчик. Мать в скорбной позе жалась на подушках, нервно мяла платок и драматически вздыхала.
— Ну, как она? Есть улучшения? — начала мать, минуя приветствие.
— Спит, — ответила я.
— Когда вас выписывают?
— Помилуй, мы только вчера поступили!
— Что говорят врачи?
— Врачи мнут живот, дают раствор и ждут анализов.
Дверь за моей спиной открылась, и в комнату вошел Сергей Данилыч.
«Седан» — пронеслось у меня в голове, и я прикрыла рот, чтобы не прыснуть.
— Это наш лечащий врач, Сергей Данилович, — представила я.
— Давайте я введу вас в курс дела, — предложил Седан.
Мать с готовностью кивнула и приготовилась слушать, а я уставилась на доктора, пытаясь понять, в чем причина такой несусветной заботы, и что лежит в основе этой беспрецедентной акции чуткости.
Собеседники уже вовсю обсуждали матушкин мнимый гастрит, а я наблюдала за встречей «старинных друзей» и думала о том, что личное вмешательство заведующей волшебным образом сказалось на всем персонале.
Седан вещал о чудесах медицины, а я переминалась с ноги на ногу и мечтала только об одном — о чашке горячего кофе. Я представляла себе его вкус, его запах — аромат дымящегося капуччино. Когда шипящая пенка с брызгами корицы образовалась поверх изящной фарфоровой чашечки, мать перешла на доверительный тон:
— Знаете, доктор, вся эта история с Алисой так меня потрясла: я похудела на два килограмма!
Разбилась вдребезги фарфоровая чашка,
И брызнул кофе с пеной и корицей,
И выкрасил ржавым больничные стены,
И стек на холодный затоптанный пол.
Да здравствуют женщины, так трепетно следящие за весом!
Алиса проспала три часа, а, проснувшись, начала хныкать и требовать воды. Я придвинула стул и открыла новый пузырек.
Так, в роли механической поилки под монотонное Алискино нытье я просидела до вечера. Все это время Алиса канючила и прыгала в кровати. Кончились все кишечной коликой и новым приступом плача. Я подхватила дочь на руки, привычно забегала по комнате.
Минут через десять ко мне заглянула сестра, покачала головой, также тихо исчезла. Ближе к ночи в коридор высыпали женщины:
— Что происходит? Почему этот ребенок так кричит? Как нам укладывать детей?
Сестра разогнала всех по палатам, зашла ко мне, размахивая клизмой:
— Придется клизмить, — констатировала она.
— А хуже не будет? — я продолжала трясти изможденную дочь.
— Не будет, не боись!
Она уложила Алису в кровать и велела придерживать ножки. Алиса зашлась в страшном крике, и коридор полезли даже те, кто умудрился заснуть под рядовой Алискин плач.
