— Мне нужно к врачу, — прошептала я то ли от слабости, то ли от страха, но Митька уже собирал мои вещи.
— Сама одеться сможешь? Нина Петровна, — позвал он, — нам нужна помощь!
Мать окинула взглядом кровавый пейзаж и просипела:
— Скорую!
— Не надо скорую! — отозвалась я хрипло, — Я уже належалась в больницах. Пусть Митька отвезет меня к врачу!
Я аккуратно оделась, сняла с головы полотенце, промокнула им мокрые волосы, не глядя на пол, вышла в коридор.
— Поехали! — сказала я, натягивая шапку, и Митька распахнул передо мною дверь.
Уже в машине я крепко зажмурилась, до боли сжала кулаки и попросила Хранителя не оставлять меня одну.
В регистратуре нам сообщили, что Вера Михайловна на месте, но к ней большая запись. Я объяснила ситуацию и попросилась на прием, и даже внутренне смирилась с тем, что меня упекут. Ангельский голос вернул меня к жизни:
— Идите за мной, проведу вас без очереди! — и милосердная сестра повела меня вниз по ступенькам.
— Ну, что еще за срочность? Что там опять приключилось? — Вера Михайловна оторвалась от бумажек и мрачно уставилась мне в лицо.
— Обильное кровотечение. Я нарушила ваши инструкции.
— Ложитесь на кресло, я вас посмотрю.
Я оглядела лоток с инструментами и поежилась.
Вера Михайловна поймала мой взгляд и вдруг заговорила по-матерински тепло:
— Не бойся, я сделаю все аккуратно.
В глазах защипало, горло сдавило, но не от боли, а оттого, что мне кто-то посочувствовал и просто пожалел.
— Немного потерпи!
И я терпела: не хныкала и не стонала — в конце концов, мне пытались помочь, через страдание и боль пытались исправить все то, что я сотворила, спасая ребенка.
— Все! Можешь подниматься! — Вера Михайловна сделала строгое лицо, — Но на этот раз никаких экспериментов!
— И я могу идти?
— Именно идти, а не бежать и не скакать.
— И все будет хорошо?
— Все будет просто замечательно!
Морская кадриль
Все будет просто замечательно! — вот лозунг верных жен.
Все будет просто замечательно! — вот мантра добрых матерей.
Все будет просто замечательно! — вот девиз благодарных детей.
Алиса росла чудесной маленькой принцессой с обличьем ангела и норовом бесенка. Она забавно выражала свои мысли и выдавала философию сюрреализма, что весьма ложилось в экстравагантный стиль ее общения с миром. За исключением этих сложных моментов, она была милым активным ребенком, мечтающим везде поспеть.
Митька долгое время мотался в Германию, обзаводился там аппаратурой, но в конце концов забросил это занятие и затих на московской деловой ниве, определив себе нишу неровного и весьма рискованного дохода.
Чем он занимался, я толком не знала, но стабильный достаток и дорогие подарки делали меня особой легкомысленной. Время шло. Моменты благополучия случались все реже, пока не свелись к банальному везению. Весь день Митька сгорал на работе, а придя домой, догорал у экрана, к утру валился на подушку и тлел на ней до самого обеда. Со временем его рабочий день превратился в рабочий вечер, а следом — в рабочую полночь. Первое время я ждала допоздна, ловила стук дверей и просыпалась от каждого звука, потом наловчилась засыпать в одиночестве и не устраивать допросов после дежурной фразы «Работа у нас такая». Страна с шумом катилась в бандитскую бездну, шайки в спортивных костюмах сделались чем-то вроде пейзажа за окном, а перестрелки — мелодией на ночь. В вагоне, летящем под откос, глупо дергать стоп кран и взывать к совести мерзавца — машиниста. Также бессмысленно требовать душевной чистоты от бизнесмена в стране, где деньги возникают ниоткуда и, пройдя через сотню грязных лап, оседают на дне кармана. Митькины деньги надолго в карманах не оседали, его машины бились с завидным постоянством, а сам Митька все менее связно представлял себе степень своей финансовой устойчивости. Не удивительно, что в один прекрасный день мне захотелось выйти на работу.
Мне повезло — австралийская фирма «Антей» наняла меня переводчиком для общения с лингвистически нетронутым населением нашей страны. Владелец фирмы, бывший советский инженер, а ныне австралийский подданный Аркаша Минкин, мечтал накормить утраченное отечество заморскими дарами. Обитал Аркаша в гостинице «Молодежная», офис и склад имел тут же, в соседнем номере. В погоне за крупным заказом Аркаша нанял целый штат сотрудников и сквозь ряды палаток и ларьков продвинулся в дебри Российского рынка.
Параллельно с продуктами питания Аркаша замутил еще с десяток проектов, от поделочных камней до аэродинамической трубы. Переговоры с нефтяником не успевали закончиться, а Аркаша уже на всех парах мчался к угольному магнату, чтобы к пяти успеть на встречу с производителем кубик — циркония. Не гнушался Аркаша и редких металлов, демонстрируя миру широту своих взглядов. Аркашина энергия вызывала почтение, а количество работы, свалившееся на нас, трех переводчиков, свело на нет остатки личной жизни. Платил господин Минкин до неприличия скупо, но бодро пел о тесных связях в мире бизнеса и благоденствии в далеком, но светлом грядущем. Сам Аркаша свободно изъяснялся по-английски, имел хороший словарный запас. Одно смущало: гордое наречие Эдварда Юнга звучало из его уст спотыкающимся уральским диалектом, что, впрочем, не мешало ему находить общий язык как с рычащими американцами, так и с невнятными азиатами.
Я летала с одних переговоров на другие, не успевая понять ни темы, ни акцента, одуревая от имен и тоскуя по праведной английской речи. И только раз мне встретился американец, владелец скважины в Техасе, смешливый и общительный красавец, считавший (пока не получил счет из Метрополя), что мир лежит у его черных элегантных башмаков. Покидая Москву, нефтяник сунул мне пачку российских купюр и со словами «Прости, что не купил тебе матрешку, уж больно они у вас страшные» взмыл в небо на белоснежном частном лайнере. На следующий день он позвонил мне из Швейцарии:
— Я в Цюрихе и жду тебя на ужин. Здесь полно русских, будешь рассказывать, чего они от меня хотят.
— Но у меня нет визы!
— Беги скорей в посольство! Как только возьмешь билет, сообщи номер рейса — я встречу в аэропорту.
Наивный добрый дядька, он слишком мало знал Россию, чтоб оценить ее загадочную душу!
По осени я сбежала от Аркаши в симпатичную тайскую фирму и стала личным переводчиком президента компании господина Наната. Господин Нанат сносно выражал себя по-английски, был хитер, смешлив и патологически жаден, любил китайскую кухню и алмазы. Маленький, опрятный человечек в очках, он напоминал, скорей, доцента кафедры Фэн-шуй в каком-нибудь университете Бангкока, чем предпринимателя, торгующего с варварской Россией. Время от времени холодная клешня скупости сжимал его горло и вместо такси он тащился на метро, выражая готовность слиться с народом в едином транспортном потоке. Я терпеливо кивала, борясь с волнами клаустрофобии и пропуская мимо ушей его циничный бред. Про себя я звала его Тайским Лисом и делила на восемь исходящие от него посулы. Главным достоинством Лиса была его застенчивая порядочность в вопросах пола: нескромными взглядами он не смущал, намеков не делал, все эмоции прятал за линзами очков. Всегда подтянутый и собранный, он оживлялся только при виде камней. В такие минуты его глаза особенно напоминали лисьи: взгляд становился жестким и оценивающим, зрачки сжимались в узкую щель, потом фокусировались на объекте и принимали вид блестящих бусинок с мерцающим на дне инстинктом.
