Семьдесят лет спустя народный артист России Анатолий Адоскин рассказал мне о своих детских впечатлениях от этого спектакля. Это было его первое посещение театра вообще, но он запомнил нескольких персонажей пьесы и, в первую очередь, небольшую роль матери, которую играла Серафима Бирман.
В те годы в Театре Ленинского комсомола появилось правило: мастера наблюдали за творческим ростом молодежи. Новичков разделяли на три группы, с которыми занимались Берсенев, Гиацинтова и Бирман. Серафиму Германовну боялись больше всех. И в труппе, и везде, где она появлялась. Особенно ее боялись студенты (а преподавала она много, в самых разных студиях). В частности, о своих занятиях в студии МХАТ-2 вспоминал ныне худрук Театра на Таганке Юрий Любимов: «Серафиму Германовну Бирман все боялись. Она была странная женщина, и хотя она обожала Станиславского, но я считаю, что дара педагога у нее не было. Она была очень диктаторски всегда властна по отношению к ученикам. Но это очень все субъективно, это довольно сложное занятие – педагогика. В общем, с ней у меня ничего не получилось. Я только и спасался на экзаменах, когда она ругала меня и говорила, что меня надо отчислить, а меня не отчисляли на экзаменах, а наоборот, ставили мне высший балл. Я даже получил две пятерки по мастерству, что очень странно, потому что Серафима Германовна им доказывала, что «он ничего не понимает, он выходит и все делает по-своему, я с ним работала, он совершенно не так должен все делать – как же так? Значит, он не усваивает программы!» Она была и против того, чтобы меня принимали. Потом уже, когда она приходила в Театр на Таганке смотреть спектакль, она всякие хорошие слова говорила мне. А там я ее боялся, как огня. Она на меня действовала, как удав на кролика. Я терял дар речи, был абсолютно зажатым – ничего не мог делать…»
Когда Бирман сердилась на бездарных учеников, всегда пафосно кричала: «Вас ждут заводы! Осваивайте там программы, если вы здесь не можете!»
Серафима Германовна была постоянным председателем всевозможных экзаменационных и выпускных комиссий, подписывала дипломы в ГИТИСе, в училище при Малом театре. Рассказывают, как однажды она молча просидела всю церемонию вручения, все вокруг хлопали, поздравляли… В финале она встала, оглядела всех выпускников и подытожила своей знаменитой фразой: «Вас ждут заводы!.. Вы слышите их гудки?!» Так ей все не понравились.
Но, возвращаясь к Таганке, необходимо вспомнить, что Бирман оказалась в числе первых безоговорочных защитников нового театра, наряду с Бабочкиным, Завадским, Райкиным, Утесовым, Ульяновым, Зуевой, Яншиным… За год до прихода на Таганку Юрия Любимова Серафима Бирман поставила в этом театре «Скандальное происшествие» Пристли. Любимов попросил ее возобновить работу с новыми исполнителями. Никакого отношения к программной линии театра пьеса не имела. Но как выход из репертуарной паузы, как выигрыш времени и актерская практика спектакль был признан весьма достойным. На репетиции напросился Вениамин Смехов и записывал свои впечатления в блокнот. Это был 1964 год. Спустя много лет он опубликовал свои записи в книге «Та Таганка»:
«Ей важно заразить репетирующих, она не желает следить за плавностью своих фраз. Выпаливает их поспешно, часто не завершает, часто дополняет жестами и гримасами, мимикой. Вообще, поразительно беспокойна. А если вдруг покойна, слушая диалог актеров, – тогда тревожно неестественна, комична, как надувные зверюшки. Зато в беспокойстве своем – органична, грубовата и в чем-то даже гениальна… Вот эти обрывки:
…изумительно оптимистическая вещь (это баритоном);
…у него тут – ЛЮБОВЬ! (последнее – фальцетом);
…меня ученики либо ненавидели, либо очень любили (это – влажным контральто);
…надо играть роли перпендикулярно словам!!!
…я иногда могу сказать глупость, а иногда – очень верную вещь… – Вздохнула и завершила неожиданно тихо: – Это как судьба…
…уверенных ненавижу! Верящих в себя – да! (То есть верящих очень любит.) Когда стану уверенной – значит, умерла (совсем низким голосом, угрюмо и упрямо);
…мой муж уходил в ополчение, будь оно проклято, и мы прощались. Попрощался хорошо и вдруг, нарушая все законы, заорал на меня: «На тебе два куска сахара, и… не будь дурой! – не оборачивайся!!»
…наши учителя никогда не льстили молодым, вечная им память. Зато уж они никогда не узнали унижения зависимости от молодых. А мы теперь знаем (сказано быстро, просто и как-то по-новому ровно, одним духом)…»
На репетициях Бирман говорила актерам: «Меня надо делить на 360». Одна из театральных легенд повествует о старой уборщице, которая всегда присутствовала в глубине зала. Ее спросили: «Вот вы всегда ходите на репетиции, вам что, нравится Бирман?» И эта простая женщина ответила: «Очень! Бирман вся какая-то увеличенная!» Это очень точно сказано. Почти все образы Бирман сильны, незаурядны, зубасты. Актриса всегда играла яростно: то она казалась неистово ненавидящей, то до озорства веселой – вся на контрастах, парадоксах, противоречиях.
Ее надо было уметь понимать, следить за ее показами зорко. И те актеры, которые следовали этому, всегда выигрывали. «Я лично следовал ее советам, – писал многолетний партнер Серафимы Бирман по сцене Ростислав Плятт. – Когда мы репетировали «Лешего», где она играла мою мать, я по-разному слушал речь профессора. Она предложила мне впиться взглядом в Серебрякова и держать его «на мушке» всю сцену, вплоть до начала моего ответного монолога. По прямой логике это было неверно – начать сверлить глазами, еще не услышав предложений. Но она уверила меня: Войницкий «чует» заранее, что предложит профессор. Я попробовал ее вариант и понял его правоту. Этот мой пронзительный взгляд безотказно обострял то нервное напряжение, которое я копил до моего взрыва…»
Она и сама изобретала для своих ролей интереснейшие подробности. В «Эрике XIV» в роли Вдовствующей королевы она придумала какой-то шуршащий звук, с которым, как зловещая ящерица, возникала в темных дворцовых коридорах. И это было настолько «оттуда», что Михаил Чехов иногда просил ее: «Сима, пошурши…»
В Театре Ленинского комсомола «воспитанники» Бирман любили наблюдать ее спектакли из-за кулис. И она об этом знала. Актриса Надежда Надеждина (в те годы жена Михаила Пуговкина) вспоминала: «Особенно я любила смотреть ее в спектакле «Особняк в переулке» братьев Тур. Она играла роль фашистки. По сюжету, ее вызывали на допрос, и в этой сцене у нее был большой монолог, минут на десять. Отрицательная роль как будто бы не может вызывать симпатии у зрителя, но Бирман играла ее так блистательно, что уходила под шквал аплодисментов. Я до сих пор помню, как она по-военному поворачивалась, высоко, чуть не до носа, поднимала ногу и строевым маршем уходила за кулисы. И сразу зал взрывался аплодисментами. А как-то раз аплодисментов не было, она увидела меня, подозвала: «Надежда! Почему нет аплодисментов? Я что, хуже играла?» – «Да нет, Серафима Германовна, зритель потрясен… молчание бывает иногда дороже аплодисментов». Она могла не спать ночи, если ей казалось: что-то не так…»
* * *
Счастливый период в Театре имени Ленинского комсомола закончился в 1951 году, когда в декабре неожиданно умер Иван Берсенев, в расцвете сил и таланта. Театр на долгие годы остался без руководителя. Формально этот пост занимала Софья Гиацинтова, но она не была управленцем ни по сути, ни по характеру. И ей, и Серафиме Бирман было сложно справиться с коллективом, который стали разъедать интриги, сплетни, повальное нарушение дисциплины. К тому же, в стране разрастался антисемитизм, который коснулся и Серафимы Германовны. Театр без объяснений закрывал ее режиссерские проекты, старые постановки снимались с репертуара. Бирман начала ездить в провинцию, работать с актерами в Ташкенте, Риге и других городах.
