Серафима Германовна считала фильм «Обыкновенный человек» и свою работу в нем неудачей. Однако зрители расценили иначе. Возвращение Бирман на экран было принято на ура, по ней соскучились, а многие впервые открыли для себя эту актрису. Но она вновь исчезла с экрана на целых двенадцать лет. Если не считать телеверсий спектаклей Театра имени Моссовета, «Театральных встреч» и «Кинопанорам», следующим и – увы – последним появлением «великой старухи» в кино (правда, телевизионном) стала новогодняя комедия «Похищение». Сегодня эту ленту часто показывают по ретроканалам, а раньше – после премьеры в 1969 году– не крутили вовсе. Это набор традиционных номеров от оперетты, балета, эстрады, цирка и т. д., который пронизывается неожиданным сквозным сюжетом, очень смелым для тех лет. Группа молодых пожарников (Олег Анофриев, Савелий Крамаров и Евгений Стеблов) хотят устроить в своей части новогодний концерт и похищают народных артистов (Плисецкая, Отс, Тарапунька и Штепсель) и т. д. На поиски мастеров искусств отправляется милиционер (Михаил Пуговкин). Периодически возникают разные симпатичные эпизодические персонажи (Миронов, Каневский, Рина Зеленая: «Похищенный артист республики – звучит как звание!»). Но смак не в этом, а в сценах с реальными актерами, играющими самих себя. Многие московские артисты взбунтовались, что похитили не пойми кого, и выстроились в очередь перед отделением милиции с требованием похитить их – более достойных. В мороз и метель перекличку ведет Серафима Бирман:
– Белокуров здесь?
– Здесь!
– Прекрасно. Козловский!
Подходит человек:
– Иван Семенович просил передать, что он задерживается на репетиции.
– Товарищи, что делаем?
– Вычеркиваем!!!
– Ну, что делать, извините, вычеркиваю…
– Грибов, Алексей Николаевич!
– Здесь!
– Ларионова!
И постепенно доходит до абсурда. Бирман называет саму себя:
– Бирман! Бирман! Где она? Вычеркиваю… – Хватаясь за сердце: – Ох, простите, товарищи! Чуть себя не вычеркнула… – И заливисто хохочет.
Получилось действительно смешно и самоиронично. И, главное, очень приятно было видеть любимую актрису в окружении первых звезд советского экрана и сцены в добром здравии и с прекрасным чувством юмора.
В наступающем 1970 году Серафима Бирман готовилась отметить свое 80-летие.
* * *
Итак, Театр имени Моссовета. Серафима Бирман пришла в одну из самых прославленных трупп страны далеко не молодой женщиной, у которой все было уже позади. Ее великие актерские работы остались в прошлом, и впереди ничего не предвещало новых побед. Ей больше не давали ставить как режиссеру. У нее больше не было общественной работы. У нее не было перспектив получить звание народной артистки СССР, в то время как ее подруга и соратник Софья Гиацинтова это звание с гордостью носила, что очень огорчало и унижало Бирман. Молодым актерам она казалась старомодной, слегка сумасшедшей. Ее очень боялись, даже больше, чем Раневскую, но в то же время за спиной посмеивались, когда Серафима Германовна отчитывала кого-то за неснятую шапку или пальто. «Вы в храме!!!» – дребезжала актриса из прошлого. Ну и что?
Актер Анатолий Адоскин как-то поведал историю, очень характерную для Бирман: «Когда руководитель театра Юрий Завадский начал переделывать «Маскарад», был придуман образ Дирижера. Его играл потрясающий мим Александр Костомолоцкий. Он появлялся из оркестровой ямы, как демон, заводил хачатуряновский вальс и сопровождал весь спектакль. И мне пришла мысль – почему бы не соединить его с образом Неизвестного? И я сказал об этом Завадскому. «Вот и попробуй», – услышал в ответ. Репетиций не было, пришлось вводиться в спектакль с ходу. Я тогда ничего не боялся, поэтому подготовился азартно, быстро, освоил основы дирижирования, перечитал всего Лермонтова, выдумал новый костюм для Неизвестного, просчитал все свои мизансцены – как выбегать из оркестра, произносить речь Неизвестного и перевоплощаться обратно в Дирижера… И это случилось! В театре приняли, сказали, что интересно. Я поверил, что это успех, и самонадеянно пригласил Серафиму Германовну. Она пришла… После спектакля я позвонил ей – узнать мнение. Она пригласила меня к себе в гости. Я победоносно пришел с букетом цветов. Бирман накрыла на стол, угостила чаем с пирожными, побеседовали о спектакле, помолчали… А потом она посмотрела на меня и возопила своим неповторимым голосом: «Как вам не стыдно?! Как вы смели?! Где ваша культура?! Какая пошлость! Чем вы дотронулись до Лермонтова?! Как вы накрыли этот текст своей бытовщиной?!» В общем, разбила меня в пух и прах… И я ей так благодарен! Я нисколько не обиделся, потому что это был поступок художника, как и должно говорить о работе и уважать своего товарища».
В Театре имени Моссовета Серафима Бирман сыграла немного. Выходила даже в массовках, в которых Завадский, не смущаясь, задействовал самых народных-разнородных. В «Шторме» она изображала учительницу, которая благословляла советскую власть, брала в руки лопату и шла на строительство коммунизма. При этом старая актриса каждый раз волновалась, как дебютантка. Выход на сцену по-прежнему оставался для нее священным актом. Даже в концертах, посвященных юбилеям революции, стоя в шеренге молодых актрис и декламируя патриотические стихи, она дрожала нервной дрожью, удивляя коллег.
Ее не понимали. Почему она всю жизнь носит одну прическу и ругает актрис за яркий макияж, называя его дурновкусием? Почему она так болезненно воспринимает обтянутые наряды, джинсы, декольте и резко это недовольство выражает? Почему она жестко критикует современные трактовки пьес и авангард? И как надоели ее замечания по поводу шума за кулисами, жующих ртов, случайного прохода по пустой сцене, а тем более – шумного топания, по поводу вялого вида актеров, неопрятного костюма, слишком легкого грима…
Бирман оставалась живой легендой театра для немногих. И те немногие не уставали ею восхищаться. Одна из ветеранов труппы, Мария Кнушевицкая, сегодня вспоминает: «Была у нас пьеса «Антей» Николая Зарудного, она играла повариху. В спектакле было несколько танцевальных сцен, которые ставил – как потом выяснилось – ученик Серафимы Бирман еще по студии МХАТа второго. И он старался придумать для нее движения и связки попроще, чтобы ей было удобно. Но Серафиму Германовну это даже оскорбляло. «Никаких поблажек! Я сделаю все, что вы скажете!» И тот же гопак она танцевала с нами – молодежью – на равных. Когда мы приходили на репетицию, она уже была в зале и отрабатывала какие-то движения».
И все-таки Серафима Бирман сыграла свою последнюю грандиозную роль в этом театре. Она потрясла всех образом Карпухиной в «Дядюшкином сне». Спектакль ставила Ирина Анисимова-Вульф, причем она стремилась раскрыть свое понимание произведения Достоевского через галерею образов, в которых сливались трагическая и комическая стихии. Виртуозная интриганка Марья Александровна Москалева – существо, достойное и осмеяния и жалости. Князь К. – одушевленная кукла, получеловек, неспособный вызвать ни жалости, ни сочувствия, ни омерзения. Полковница Карпухина – мордасовская шутиха, воплощение мещанского уродства и в то же время изуродованная жизнью, несчастная и жалкая женщина… И в парадоксально сдвинутом, искаженном причудливой фантазией, но, по существу, глубоко правдивом мире, воссозданном в спектакле, пронзительно звучал призыв Достоевского к человечности и нетерпимости ко злу. Москалеву играла Фаина Раневская. Удивительно, что именно она настояла, чтобы роль Карпухиной дали Серафиме Бирман, с которой они не разговаривали десятилетиями. Но Раневская сказала, что никто не сыграет эту роль лучше. И оказалась права. Этот спектакль посмотрел знаменитый американский драматург Артур Миллер. Он подытожил: «Раневская – замечательная актриса, но это дважды два – четыре, а то, что делает Бирман, это дважды два – пять». И потом писал о ней в своих записках, как об одной из самых великих актрис мира…
