Атмосфера в театре была чудеснейшей, актеры относились друг к другу поразительно. Ты пришел в труппу, Елена Владимировна Юнгер здоровалась с тобой так, будто ты народная артистка, а не она. Там нельзя было «стучать», наушничать. Если ты приходил к Акимову с поклепом на кого-нибудь, он презирал в первую очередь тебя. Он был настолько вкусово воспитан, что его ранили даже ненаманикюренные ногти актрисы. Это был человек другого века.
– А почему вы уехали в Москву?
– Я очень соскучилась по дому. Если бы я родилась в Ленинграде, все было бы нормально. Этот город лучше Москвы. А тут женитьбы, разводы, всякие бытовые обстоятельства – год театр снимал мне номер в гостинице «Европейская», потом предложили комнату в квартире. Я привыкла к более комфортной жизни, и меня потянуло в Москву, к родному дому, где были родители, бабушка с дедушкой, роскошная квартира. Николай Павлович сказал: «Инночка, Вы делаете огромную ошибку, уходя из театра, где вы любимы». И это действительно было так.
– Вы уезжали в неизвестность. Тем более, уже с первых шагов на сцене Театра на Таганке было ясно, что ленинградского успеха не повторится.
– Да, и было отчаяние. Я понимала, что второго такого театра не будет. Не скрою, что было приятно, когда в Ленинграде тыкали вслед пальцем: «Вон Ульянова идет!»
В Москве первые три месяца я работала на эстраде, выступала с Борисом Владимировым и Вадимом Тонковым, которые впоследствии прославились как Авдотья Никитична и Вероника Маврикиевна. А потом сформировался театр на Таганке. Конечно, это был не мой театр, но все говорили: «Дура, подумай логически: новое дело, новые люди. У тебя сразу будет свое место». Когда я увидела спектакль «Добрый человек из Сезуана», он мне показался безумно интересным. Любимов предложил дебют, и я согласилась.
Сказать, что я ничему там не научилась – враки. Любимов чувствовал время, он понимал: что-то меняется в ценностях, они удешевляются. Он слышал время, и благодаря ему я тоже стала внимательно прислушиваться ко всему окружающему. Он учил соотносить свою роль с тем, что происходит сегодня вокруг. Вот, например, в спектакле «Галилео Галилей» был такой диалог. Главный герой, которого играл Володя Высоцкий, говорил моей героине: «Настанет новое время, чудесное! Одно удовольствие жить в это время, госпожа Сарти». И я отвечала: «Надеюсь, в это новое время мы сможем заплатить за молоко»… Любимов бился со мной три часа, прежде чем я смогла произнести эту фразу так, чтобы каждый зритель понимал, о чем мы хотели сказать.
А потом наш театр раскололся. Пошли сплошные скандалы и суды. Говорить о той ситуации, в которой мы оказались, у меня нет желания. Мы работали на Любимова, на его идею. Около тридцати лет отдано, сыграно ролей – намного меньше. Один-два спектакля при большой труппе – это практически ничто. И почти тридцать лет – это слишком дорогая плата. Надо было в какой-то момент уходить, и была такая возможность. Но «задница христианина тянет книзу», а меня никто не подтолкнул.
– У Акимова в Театре комедии вы надевали роскошные платья, перья. Ваша Дама с лисой из «Семнадцати мгновений весны» сделала вас известной актрисой кино. На Таганке роли были иного плана?
– Да, к сожалению. Конечно, по шпалам в тундру я не пойду, и тетка в бушлате и телогрейке, которой я оказалась в этом театре, – не мое. Я этого не знаю. А играть то, чего не знаешь – бессмысленно.
Акимов одевал нас сам, он рисовал и создавал все костюмы. Он все знал о женской красоте! И если у кого-то были красивые ножки – будьте уверены! – зритель их видел. Если были красивые плечи, грудь – это всегда было оголено и оценено по достоинству! И в таких ролях я купалась.
– А почему вам близка именно ТАКАЯ жизнь?
– Сейчас объясню. Мой папа был потрясающим инженером, занимал довольно высокую должность. Родители были обеспеченными людьми. Мама ходила в лисах, панбархате, и я к этому привыкла. Для меня все это было не понаслышке. Наверное, поэтому пресловутая Дама с лисой так «выстрелила».
– Инна Ивановна, а вы не боитесь возрастных ролей, к которым могут перейти далеко не все актрисы?
– Для меня такой проблемы не стоит. Ведь я с детства играю старух. Все студентки хотят быть героинями, играть Таню, Маню, Варю, Шмарю… «А кто будет играть Улиту?» – «Да Ульянова!» Может, это была и жестокая, но хорошая школа.
Когда Сергей Арцыбашев поставил «Женитьбу», сваху по пьесе называли «старухой». Сергей говорит: «Давайте называть ее просто свахой, потому что Ульянову старухой называть неудобно!» Я говорю: «Стоп. А в чем проблема? Пусть скажут – старуха. А я выйду, ткну в них пальцем и обращусь к зрителям: «Неблагодарные! Неблагодарные!»…» И это было удачное решение.
Девчонки в сорок лет вопят: «Ой, что делать?» Как что? Девочки! Ничего! Вы уже многое понимаете, многое постигли. Самое время поместить все это в тигли искусства и – варить! А вы падаете в обморок.
Я не люблю играть быт. Абсурд – да, комедия – да, сатира – да. Если моя старушка будет «с козьей ножкой» – да. Я однажды играла какую-то сказочную бабку – начальницу леса. Были там алкоголики-попы, и я кричала, «шо они скверно себя ведуть! Вот хотя в нашем лесу ваще срань, но эти уже выходють за грань!..» Это уже не быт, это ближе к дурачеству, гротеску. И играя ту же Мирчуткину в спектакле «Мы попали в западню», я не говорю дрожащим голосом, не горблюсь: я та же Ульянова, но в предлагаемых обстоятельствах.
– Вы сейчас много снимаетесь, часто – в «звездных» компаниях. Как, например, в новой комедии «Леди на день»…
– Я согласилась ехать на съемки в Минск, прежде всего, из-за интересной роли. И, конечно, Дмитрий Астрахан – режиссер «моей крови». У него есть слух, глаз, и мы всегда можем с ним договориться. Тем более что когда-то он руководил моим родным Театром комедии теперь уже имени Акимова. Он неподражаем: орет, как дикий марал, машет руками, поддергивает свои штанишки, тут же двигает декорации – такой вот моторный человек.
В этом фильме я сыграла хозяйку борделя. И это неудивительно. В своей жизни я переиграла массу проституток – молодых, старых, задорных, унылых. Я уже не говорю о Екатерине II в Театре на Таганке.
– Ваша незабвенная Маргарита Пална из «Покровских ворот» очень лихо обращается со своими мужчинами. Да и большинство ваших героинь женщины властные, порой коварные. В жизни вам приходилось говорить «Банально, Хоботов» или «Ты без меня пропадешь»?
– Это ошибочное мнение. Влюбляясь, я становлюсь нежнее, мягче, спокойнее, щедрее, красивее, остроумнее. У меня были потрясающие романы: согретая под пальто мимоза, письма, стихи. Недавно я сжигала переписку со своим французским другом – оказалось килограммов пять. С годами меньше порывов, больше наблюдательности – природа все-таки органична. И сейчас я живу даже интереснее, чем двадцать лет назад.
А если брать роли… Каждый человек, как известно, все равно играет. Я по своей сути очень робкий, неуверенный человек. И достаточно стеснительный. И так как у меня ничего от Маргариты Павловны нет, я таким образом компенсирую свой характер. «Почему у ежа колючки? Потому что у него доброе сердце», – любил говорить Николай Павлович Акимов. Если человек с виду нерешительный, ласковый – никогда не верьте этому человеку, лучше – хам.
