Таким вот образом Керубино оказался на улице без гроша в кармане в самый разгар зимы. Памфлеты более позднего времени рассказывали, будто выжил он благодаря жульническим играм типа бонто или «наперстков», облапошивая на перекрестках прохожих. Базиль еще скажет свое слово о клевете. Но Пьеру Огюстену, видимо, действительно пришлось пережить трудные времена, поскольку трудовой кодекс того времени был очень суров, и выгнанный хозяином подмастерье практически не имел шансов найти новое место. Кроме того, в цехе часовщиков Карон-старший был признанным авторитетом, и вряд ли нашлись бы желающие пойти ему наперекор. Говорилось также, и это вполне похоже на правду, что существовал целый план, разработанный самим папашей Кароном: он хотел убить сразу двух зайцев — наказать сына и научить его ценить родной дом. Карон-отец якобы тайно дал понять некоторым из своих друзей, что не будет возражать, если те приютят его блудного сына. По всей видимости, после нескольких дней скитаний Пьер Огюстен обратился к друзьям отца с просьбой помочь ему. Один из них, некто г-н Пеньон, приютил юношу в своем доме, а другой, банкир Котен, взял на себя роль посредника в переговорах с Кароном-старшим. Посредничество оказалось непростым делом: отец с сыном соревновались друг с другом в упрямстве. Но, как и полагалось, Пьер Огюстен первым сделал шаг к примирению, направив отцу одно за другим несколько писем со словами раскаяния, оставшихся поначалу без ответа. Правда, чуть позже, поддавшись уговорам жены, дочерей и друзей, г-н Карон все же написал сыну следующее письмо:
«Я несколько раз перечитал ваше последнее письмо. Кроме того, г-н Котен показал мне то письмо, что вы написали ему. Они показались мне благоразумными и рассудительными, и я готов был бы благосклонно отнестись к вашему раскаянии, о котором вы там пишете и которое кажется мне сейчас действительно искренним, если бы я мог поверить, что оно надолго. Ваше несчастье заключается в том, что вы полностью потеряли мое доверие, но мое дружеское отношение и уважение к трем моим друзьям, к чьей помощи вы прибегли, а также благодарность к ним за участие в вашей судьбе заставляют меня простить вас почти против моей воли и несмотря на то, что я готов поставить четыре против одного, что вы не сдержите ваших обещаний. Но если вы опять вынудите меня выставить вас из дома, ваша репутация будет погублена окончательно.
Я выдвигаю следующие условия вашего возращения домой и хочу, чтобы вы правильно их поняли: я требую полного и беспрекословного подчинения моей воле, я хочу видеть с вашей стороны проявление полнейшего почтения, выражаемого словами, поступками и всей манерой вашего поведения. Запомните хорошенько: если вы не проявите столько же мастерства, чтобы угодить мне, сколько вы проявили, чтобы расположить к себе моих друзей, вы абсолютно ничего не добьетесь, останетесь ни с чем и только сделаете хуже себе. Я хочу, чтобы вы не только слушались меня и почитали, я хочу заранее оговорить, каким образом вам следует вести себя, чтобы угодить мне.
Что касается вашей матери, которая за две недели двадцать раз подступалась ко мне с тем, чтобы добиться позволения вернуть вас домой, то о ней я хотел бы поговорить с вами особо, чтобы вы поняли, с какой любовью и предупредительностью вы должны к ней относиться».
Начало этого письма дает яркое представление о нравах, царивших в то время в мелкобуржуазных семьях: pater-familias, по примеру римской семьи, обладал неограниченной властью, его манера выражаться отмечена печатью истинного величия, присущего разве что коронованной особе, дарующей прощение придворному, вновь вошедшему в милость. Продолжение письма вызывает еще большее удивление, поскольку в нем отец формулирует по пунктам шесть условий возвращения блудного сына в лоно семьи. В первом пункте речь идет о честности, в глазах г-на Карона это условие было самым важным, поэтому именно с него он и начал:
«1. Вы не изготовите и не продадите, сами или через посредника, ни одной вещи, прибыль от которой не была бы зачислена на мой счет, и больше не сделаете даже попытки завладеть чем-либо из моего имущества. Без моего ведома вы не посмеете продать даже старого ключа для завода часов. Это условие очень важно для меня, я настаиваю на его беспрекословном выполнении и предупреждаю вас, что самое незначительное нарушение его, вне зависимости от того, в каком вы находитесь состоянии и какое время на дворе, повлечет за собой ваше немедленное изгнание из моего дома без малейшей надежды на возвращение сюда, пока я жив».
Второе условие представляло собой строго расписанный режим дня подмастерья часовщика:
«2. Вы будете вставать в шесть часов утра летом и в семь — зимой; до самого ужина вы будете беспрекословно выполнять ту работу, что я вам поручу; я надеюсь, что те таланты, которыми наделил вас Бог, вы используете исключительно на то, чтобы добиться славы в своей профессии. Запомните, что постыдно и бесчестно увиливать от этого. Если вы не станете первым в своем ремесле, вы не сможете добиться признания; пусть любовь к самой прекрасной профессии на свете проникнет в ваше сердце и заполнит все ваши мысли».
Эта жесткая и вместе с тем честолюбивая программа должна была быстро принести свои плоды и принесла их, поскольку будущий автор «Женитьбы Фигаро» именно в часовом деле впервые добился признания, но программа эта не была бы выполнена столь успешно, если бы Пьер Огюстен не подчинился третьему условию отца, ограничивавшему его удовольствия:
«3. Вы больше не будете ужинать в городе и не будете выходить каждый вечер из дома, эти поздние ужины и отлучки очень опасны; но я даю свое согласие на то, что по воскресеньям и праздникам вы сможете обедать у своих друзей при условии, что я всегда буду знать, куда вы идете и что вы будете дома не позднее девяти часов вечера».
Четвертое условие было еще более жестким, поскольку ставило под контроль артистические наклонности Пьера Огюстена:
«4. Вы полностью откажетесь от своих злополучных занятий музыкой, а главное — от общения с молодыми людьми; я больше не потерплю ни того, ни другого. Оба эти занятия погубили вас. И все же, из уважения к вашей слабости, я позволю вам играть на виоле и флейте, но с категорическим условием, что вы будете заниматься этим только после ужина в рабочие дни и никогда — днем, причем вы ни в коем случае не должны нарушать покой наших соседей и мой собственный».
Еще две статьи — о пунктуальности и о жалованье — завершали этот скрупулезно составленный документ:
«5. Я постараюсь как можно реже посылать вас куда-либо с поручениями, но если вдруг в интересах дела этого невозможно будет избежать, запомните, что я больше не приму никаких отговорок по поводу опозданий; вы уже знаете, какой может быть моя реакция.
6. Вы будете питаться за мой счет и будете получать 18 ливров в месяц на ваши текущие расходы и на то, чтобы постепенно расплатиться с долгами. Я считаю неприличным Для себя и вредным для вас брать с вас плату за стол и кров и подсчитывать стоимость произведенного вами, но если вы, как вам и подобает, целиком отдадитесь работе на благо моего предприятия, и если, благодаря вашим талантам, вы сможете добиться успехов на этом поприще, я буду платить вам четверть прибыли, полученной за счет ваших усилий; вам известен мой образ мыслей, и вы знаете по опыту, что я не раздаю щедрых обещаний, в ваших интересах работать так, чтобы получить на деле больше, чем вам обещано, но помните, я не принимаю на веру слова, я верю только поступкам.
