Королевский запрет in extremis (в последний момент) окончательно вывел Бомарше из себя, и он публично заявил, «что поставит свою пьесу вопреки желанию короля и, если потребуется, даже на клиросе Нотр-Дам».
Помимо морального ущерба автор «Женитьбы» нес ущерб и материальный: он не только оплатил из собственного кармана костюмы и декорации к спектаклю, но и труд актеров.
Со стороны короля было величайшей неблагодарностью так несправедливо поступить с человеком, который своими активными действиями в поддержку американцев в их войне с англичанами оказал неоценимые услуги своему отечеству. Запрет короля обеспечил Бомарше еще большие симпатии общества и предопределил успех пьесы, репетиции которой не прекращались.
4 сентября 1783 года Бомарше получил письмо от герцога де Фронсака, бесталанного сына маршала де Ришелье, сменившего отца на посту главы Управления зрелищ; в этом письме герцог просил автора «Женитьбы» организовать частное представление его пьесы в замке графа де Водрея в присутствии графа д’Артуа. Опасаясь неприятностей, Бомарше ответил отказом, но герцог заверил его, что благодаря вмешательству самой королевы запрет Людовика XVI на постановку пьесы снят. Желая закрепить свой успех, Бомарше потребовал нового заключения цензуры в расчете на публичное опровержение неблагоприятного для него отзыва Сюара. Это требование пришлось удовлетворить. Новым цензором назначили академика Гайяра. Будучи в курсе, что власти изменили свое отношение к «Женитьбе», тот не смог не признать пьесу превосходной, но при этом попросил автора сделать несколько мелких исправлений.
Поскольку король дал свое разрешение лишь на постановку пьесы в замке Водрея, Бомарше потребовал, чтобы оно распространялось и на включение «Женитьбы» в репертуар «Комеди Франсез». Начальник полиции Ленуар дал на то свое согласие, но в весьма туманных выражениях, чтобы при необходимости иметь возможность истолковать их так, как ему будет выгодно.
Впервые «Женитьба Фигаро» была сыграна 27 сентября 1783 года в присутствии трехсот приглашенных. Кое-кто из зрителей резко осудил прозвучавшие в пьесе насмешки и критику в адрес двора, но Бомарше, опьяненный успехом, слышал лишь похвалы. Вечер удался на славу. В переполненном зрительном зале было очень душно, и Бомарше, дабы обеспечить доступ воздуху, разбил тростью окно, что дало повод кому-то заметить, «что в тот вечер он дважды впустил в зал свежий воздух».
После первого представления, отзывы о котором ему совсем не понравились, Людовик XVI отказался снять запрет на постановку пьесы в «Комеди Франсез». Был назначен новый цензор — Жан Батист Мария Гиди, имевший репутацию ханжи, каковую он и подтвердил, дав отрицательный отзыв о «Женитьбе» и назвав пьесу безнравственной. Бомарше попросил Гиди принять его для объяснения, но тот от встречи уклонился.
Пятый цензор, весьма заурядный писатель по фамилии Фук-Дезей, больше известный под псевдонимом Дефонтен, счел, что пьесу можно поставить, но «после того, как будут сделаны некоторые купюры, сглажены острые углы и внесены кое-какие мелкие изменения». На самом же деле пьеса ему настолько понравилась, что под ее впечатлением он чуть позже написал «Женитьбу Керубино».
Поскольку после отзыва Дефонтена запрет на пьесу вполне могли снять, противники Бомарше потребовали назначить еще одного цензора и сумели этого добиться. Новый цензор — драматург Бре, человек умный и талантливый, без всяких оговорок пьесу одобрил. Все еще опасаясь за судьбу «Женитьбы» и желая подтвердить этот благоприятный отзыв, Бомарше испросил разрешения прочитать текст своей пьесы перед целой комиссией цензоров, состоявшей из академиков и литераторов, для того чтобы выслушать их критические замечания и, разбирая сцену за сценой, внести исправления. При этом на каждое замечание цензоров он умудрялся отвечать так остроумно и убедительно, что присутствующие соглашались с авторским текстом, «не желая больше ничего вычеркивать, а даже, наоборот, хотели что-нибудь добавить».
По всей видимости, Бомарше не упустил представившегося ему случая и, воспользовавшись всеобщим к себе расположением, смог снять большую часть замечаний, высказанных ему предыдущими цензорами.
Итак, больше не оставалось причин для отказа в публичном показе пьесы. Пытаясь добиться у Людовика XVI письменного разрешения на ее постановку, самые ловкие из его придворных убедили короля в том, «что пьеса сама провалится, и он, таким образом, окончательно от нее избавится». Но вообще-то подобный аргумент был уже лишним, поскольку Людовик XVI, по своей обычной привычке, оправившись от приступа упрямства, был согласен на любые уступки. «Вот увидите, — бросил он, — Бомарше поверят больше, чем министру юстиции!»
Надо заметить, что снятие запрета на пьесу вполне согласовывалось со здравым смыслом, поскольку вся эта возня вокруг «Женитьбы» только излишне будоражила публику.
Потребовалось совсем немного времени, чтобы после разрешения короля, полученного в марте 1784 года, спектакль вышел наконец на сцену, ведь Бомарше, несмотря ни на что, не прекращал репетиций «Женитьбы Фигаро», которой, по его собственному мнению, гораздо больше подходило название «Безумный день».
Менее чем за три недели спектакль был доработан, и премьеру назначили на 27 апреля 1784 года. Этой дате суждено было стать одной из самых знаменательных в истории французского театра в целом и самой знаменательной — в истории театра XVIII века.
Подобного стечения народа Франция не увидит до 25 февраля 1830 года, когда такое же столпотворение произойдет в связи с постановкой «Эрнани».
Триумф этот ознаменовал пик карьеры Бомарше, но и — увы! — стал началом ее заката.
Глава 40
ТРИУМФАЛЬНЫЙ ГОД (1784)
Хроники, газеты, мемуары XVIII века сохранили для нас рассказы о премьере «Женитьбы Фигаро» и отзывы об этой пьесе.
Уже с утра 27 апреля 1784 года огромная толпа начала осаждать двери «Комеди Франсез». Лучше всех хронику этого знаменательного дня передал в своих мемуарах актер этого театра Флери:
«К одиннадцати утра герцогиня де Бурбон прислала своих выездных лакеев в очередь за билетами в кассу театра, которая открывалась лишь в четыре часа дня. Г-жа д’Оссен обуздала свой норов и вела себя со всеми крайне учтиво, пытаясь добиться, чтобы ее пропустили. Г-жа де Талейран, вопреки своей репутации, заплатила за ложу тройную цену; кухарки давились в очереди рядом с трубочистами, работая локтями и тесня друг друга; в конце концов толпа смяла охрану, вышибла двери и ворвалась внутрь, не переставая давить и душить друг друга.
А внутри театра разыгрывался другой спектакль: звенели тарелки, стучали вилки, оглушительно стреляли пробки открываемых бутылок. Наш храм искусства превратился в кабак! Человек триста обедали в актерских уборных, чтобы не оказаться в толчее к моменту открытия дверей; тучная маркиза де Монморен едва умещалась в прелестной, но тесной уборной м-ль Оливье, изящная г-жа де Сенектер во всей этой неразберихе осталась без еды, и пришлось обратиться к Дезессе, чтобы ей дали хоть что-нибудь „заморить червячка“. А зал! Какое там собралось общество! Смогу ли я перечислить всех знатных господ, благородных дам, талантливых артистов, прославленных авторов и сказочных богачей, которые там находились? Что за роскошный цветник в первых ложах! Красавица принцесса де Ламбаль, принцесса де Шиме, беспечная г-жа де Лааскюз… Острая на язык маркиза д’Андло, несравненная г-жа де Шалон… Прелестная г-жа де Бальби, еще более прелестная г-жа де Симьян, г-жа де Лашатр, г-жа де Матиньон, г-жа Дюдренанк, и все в одной ложе! Кругом все сверкало, зрители приветствовали друг друга. Мелькание обнаженных рук, мраморных плеч, лебединых шеек, бриллиантовых диадем, лионские шелка, голубые, розовые, белые — словно радуги трепетали вокруг. Все взволнованно переговаривались и улыбались, сгорая от нетерпения и не переставая либо восторженно аплодировать, либо гневно поносить. И все эти страсти для Бомарше и из-за Бомарше».
