Он попытался обратиться к религии, чтобы развеять в ней свою досаду, но средство оказалось слабым. Тогда, чтобы оставить дочь без наследства, он решил породить другого наследника и стал искать себе новую жену. Первый председатель счетной палаты Доля, владелец нескольких замков и поместий маркиз де Монье был бы великолепной партией для любой женщины, если бы ему не перевалило за шестьдесят.
Он сделал ставку на тщеславие одного из коллег, председателя счетной палаты Дижона Ришара де Рюффе. Это был образованный человек и покровитель искусств, но не собственных родных. Он общался с Вольтером, однако лишился уважения патриарха после того, как заснул в Ферне во время первого чтения одной из трагедий. Из литературного снобизма он захотел выдать в 1768 году свою младшую дочь Софи, которой тогда было пятнадцать лет, за овдовевшего Бюффона; мудрый ученый отказался от столь неравного брака. Мадемуазель де Рюффе пришлось поплатиться за его здравомыслие: взамен Бюффона отец свел ее с маркизом де Монье.
«Я и не знал, что господин де Монье — жених в самом соку», — иронично написал Вольтер Рюффе.
Свадьбу отпраздновали в замке Труан 1 июля 1771 года. Несколько дней спустя канцлер де Мопу распустил счетную палату Доля, господин де Монье был отправлен в вынужденную отставку и отныне жил то в особняке в Понтарлье, то в замке, располагавшемся в окрестностях этого города; его молоденькая жена влачила рядом с мужем печальное существование.
Софи де Монье не отличалась красотой: это была высокая крепкая девушка, довольно неловкая, с натянутыми манерами. Черты ее лица были крупными до вульгарности: круглые щеки, вздернутый нос, невыразительные глаза, часто окруженные красной каемкой конъюнктивита, бородавка на левом веке, толстые губы, выступающие над чересчур маленьким подбородком. Только большой гладкий лоб, обрамленный непокорными черными волосами, густыми и ломкими, придавал незаурядность этому лицу. Но у Софи были великолепный цвет кожи, чудесно вылепленные руки и божественная грудь.
Когда довольно банальное лицо госпожи де Монье оживлялось разговором, ее черные глаза ярко блестели, а насмешливая улыбка удачно исправляла несовершенный рисунок ее губ. Софи редко улыбалась; в любви она знала лишь тщетные потуги старика; так и не став женщиной, она сохранила о ней представление поруганных дев. Быстро устав от почетного мужа, от благочестия и лицемерия, эта молодая женщина стала искать приключений, даже самых заурядных. Поскольку она считалась первой дамой в Понтарлье, все любезники ухаживали за ней. Один из ухажеров был артиллерийским капитаном; он не давал Софи спуску и требовал у нее денег, что ставило бедную девушку в затруднительное положение, так как приданое ее было небольшим, а господин де Монье был еще более скуп, чем благочестив.
На званом обеде 11 июня 1775 года, который Сен-Мори давал в форте Жу, маркизу де Монье посадили рядом с Мирабо, который был еще малоизвестен, но вызывал к себе интерес благодаря своему положению узника короны. Софи позабавил разговор с соседом, но не более, так как ее артиллерист был тут же. На следующий день супруги де Монье уезжали в деревню, договорившись встретиться как-нибудь осенью.
Летом Мирабо крутил роман с Жаннетон Мишо. В маленьком городке слухи распространяются быстро. Благочестивый викарий стал отчитывать обольстителя, Мирабо его вздул, начались пересуды. Однако связь не прервалась: Мирабо с трудом обходился без женщины. Ему до умопомрачения нравилась физическая любовь, он не мог себя сдерживать.
В октябре особняк де Монье снова открылся; Мирабо стал в нем частым гостем. Он быстро сдружился с маркизом — играл с ним в вист. Маркиз был покорен блистательным собеседником. Когда господин де Монье находил себе другого партнера, Мирабо болтал с хозяйкой дома. Та прослышала о романе с Жаннетон и стала расспрашивать Мирабо. Он прямо ответил, что эта девушка была нужна ему для забавы, он ее не любит. Софи жестом выразила сомнение, тогда Мирабо взял ее за руку и сказал:
— Вот вам самое убедительное доказательство: я люблю другую.
Дальше последовало форменное объяснение в любви, но это всё еще было салонной игрой. Госпожа де Монье не пожелала обманываться и благоразумно ответила:
— Вероятно, мой возраст и обстоятельства внушили вам надежду, но я стану говорить с вами правдиво и просто, чтобы отнять ее у вас.
Она рассказала о своем несчастливом браке, возможно, даже о легких романах, которые не могли ее утешить, и закончила с провинциальным смирением:
— Скоро вы будете свободны, уедете из Понтарлье, вернетесь к женщинам из больших городов и других мест; такой человек, как вы, всегда забывает о любви ради честолюбия.
Глубокое замечание, которое помогло бы Мирабо понять самого себя, если бы он в том нуждался! Он вдруг осознал, что играет с огнем. Софи была готова полюбить его, возможно, даже безответно.
Для человека, всеми силами стремившегося к свободе, это значило опутать себя новыми узами; он дал задний ход. Разве госпожа де Монье не любовница капитана де Монперре? Она стала отрекаться: это всего лишь флирт. Однако существовали компрометирующие письма. Монперре увез их с собой в Мец, по новому месту службы. Мирабо вызвался поехать и потребовать их у него обратно; таким образом, у него будет время разобраться в самом себе. Софи отказалась: такая поездка была бы очень рискованной, как для нее, так и для ее нового воздыхателя.
В последующие дни Мирабо не приходил: он отказался от поездки в Мец, но не от путешествия вообще. Он попросил у Сен-Мори разрешения отправиться в Невшатель, чтобы договориться в типографии об издании своих «Записок о солеварнях Франш-Конте». Одновременно он выпустит «Описание празднеств в Понтарлье в честь коронации Людовика XVI». Последнее предложение польстило тщеславию коменданта; он выдал узнику увольнительную на несколько дней. Покончив с делами, Мирабо вернулся в Понтарлье; он мог бы воспользоваться поездкой за границу для побега и обрел бы свободу, но как будто стал дорожить своими цепями. Разлука возбудила в нем влечение к госпоже де Монье — теперь он был всего лишь самцом, добивающимся самки.
Софи, наверняка намеренно, выказала себя неуступчивой, заговорила о дружбе; она мечтала сдаться, и Мирабо не обманывался относительно ее сдержанности. Чтобы убедить Софи, он написал несколько тяжеловатые «диалоги», в которых каждое утверждение опровергало один из аргументов, которые ему были предъявлены. Обратив в ничто понятие «долга», о котором говорила маркиза, Мирабо шутя развеял аргумент целомудрия: «Целомудрие не состоит в том, чтобы все отвергать, как и воздержанность не для того, чтобы умереть с голоду».
В завершение доказательства Мирабо завладел уже не противящимися устами и заключил:
— Любая женщина, которая говорит мужчине: «Я люблю тебя» и дарит ему поцелуй, обязана уступить ему во всем. Добродетель мало напоминает как то, что обычно называют этим словом, так и сам порок; у нее нет ничего общего с монашеской и противной природе требовательностью, которую называют воздержанием.
Софи еще сопротивлялась, по крайней мере для виду. Ее грехопадение было ускорено незначительным происшествием. Одна из ее подруг, госпожа де Сен-Белен, женщина нестрогих нравов, хоть и канонисса, заподозрила роман и высказалась о Мирабо весьма нелицеприятно. Женщины поссорились, и Софи в отместку решила уступить Оноре Габриэлю. Получается, противилась она недолго, поскольку 13 декабря 1775 года Софи, уже покоренная его умом, отдалась совершенно.
