Именно так новая защитная речь была истолкована посредником на переговорах; надежду на компромисс пришлось оставить. Мирабо испробовал последнее средство: призвал жену воссоединиться с ним. Он совсем не верил в успех; это была лишь юридическая уловка, чтобы ему дали возможность выступить в последний раз.
Не удовлетворившись тем, что высмеял Мариньянов и сразил Порталиса, он хотел еще и дискредитировать парламент. Чтобы одержать эту последнюю победу, он прибег к недостойному способу — подкупил секретаря и раздобыл через него копию обвинительной речи, которую должен был произнести генеральный адвокат де Калиссан. Де Калиссан — заурядный человек, который мог играть в театре Толоне, но не был создан для дебатов и выказывал абсолютную неспособность к импровизации.
Методика последней речи Мирабо состояла в том, чтобы заранее высказать все возражения по тексту, заготовленному де Калиссаном, предваряя каждую фразу словами: «Вам скажут, господа» и указывая пальцем на генерального адвоката. Тот не сразу, но все-таки догадался о причине смешков в зале и улыбок своих коллег. Разъяренный де Калиссан отказался выступать.
Пришлось отложить прения. У жалкого генерального адвоката было сорок восемь часов, чтобы состряпать новую речь — она получилась не менее нелепой. Судей не пришлось убеждать: у них уже сложилось свое мнение. Они решили наказать неосторожного Мирабо за насмешки в их адрес.
5 июля был вынесен приговор; по правилам того времени никаких объяснений не приводилось. Суд не счел нужным принять к рассмотрению супружескую измену и домашнее насилие, в поле зрения судей — только обвинение, выдвинутое Мирабо против жены, обвинение, которого в начале процесса не существовало. Можно же судить о предвзятости решения.
«Я должен быть сорок раз прав, чтобы выиграть дело», — дерзко крикнул Мирабо судьям; в ответ они вынесли постановление о разводе. Госпожа де Мирабо отныне была вольна удалиться, куда пожелает; Другу людей не вернули злосчастных писем.
Таким образом Прованский парламент не только разрешил споры двух знатных семейств; определив тем самым судьбу Мирабо, он, не зная того, раскрыл ворота Революции.
Заранее уверенный в решении суда, Мирабо подготовил яркий ответ.
Уже вечером 5 июля в театре Экса он вызвал на дуэль маркиза де Галифе, всё еще слывшего любовником Эмили. Он хотел не только отомстить за поруганную супружескую честь. В одном из писем Друг людей уверял, что «Оноре Габриэль никогда не станет искать сражений, потому что их не любит». Настал момент доказать, что он храбрый человек.
Дуэль состоялась в Эксе. Галифе был легко ранен в руку. Мирабо потребовал от своего противника, чтобы тот поклялся более не видаться с графиней де Мирабо. Галифе отказался и получил второй вызов.
Поскольку полиция запретила новый поединок, Мирабо назначил противнику встречу на церковной территории, в Иль-сюр-ла-Сорг, возле фонтана Воклюз.
Галифе на встречу не явился, и Мирабо послал ему корзину раков с такой запиской: «Они считают, что недостаточно хорошо пятятся назад. Они обращаются к Вам, потому что никто лучше Вас их этому не обучит».
Этой комедийной сценой Мирабо снискал симпатии насмешников, но общее положение не стало менее трагичным.
Выходки племянника в очередной раз отвратили от него Бальи; Друг людей не мог ему простить крушения своих надежд на продолжение рода и теперь отказывался принять сына, возвращение которого обошлось ему так дорого.
Мирабо попробовал подать кассационную жалобу. Маркиз де Мариньян бросился в Парижский парламент; у него были там связи, и процедуру остановили. Не признавая своего поражения, Мирабо отправился к министру юстиции Мироменилю и пожаловался ему на произвол.
— Для начала, сударь, вычеркните из вашего лексикона слово «произвол», — посоветовал Миромениль.
— Сударь, — возразил Мирабо, — я полагал, что вы глава судебного ведомства, а не цензор моего лексикона.
— Дело в том, сударь, что слово «произвол» слишком странно.
— Позвольте вам заметить, что это одно из самых распространенных слов в стране. У подножия трона не может быть обычаев, противоречащих законам.
После этой выходки оставалась одна надежда — король. Мирабо обратился к нему в письме, которое монарх, возможно, так и не прочитал, и которое заканчивалось такой волнующей фразой:
«Моя душа возвысит мой гений, я выточу свою месть; да, я возвещаю об этом, и мое предчувствие не лжет; настанет день, когда весь народ узнает обстоятельства моего процесса, и мой голос, уже давно опробованный на дерзких истинах, во всех подробностях обнажит самое отвратительное ненавистничество, когда-либо бесчестившее судопроизводство и храм правосудия».
История вскоре даст положительный ответ на это обращение. И если на тот момент Мирабо ничего не добился для себя самого, он получил значительное моральное удовлетворение: его трактат «О тайных приказах и королевских тюрьмах» встретил такой громкий отклик у публики, что в начале 1784 года Людовик XVI вынужден был издать приказ о закрытии Венсенского замка.
Глава третья
ЕВРОПА И ГОСПОЖА ДЕ НЕРА (1784–1787)
Мой бедный Мирабо, во всем мире у вас есть только один друг — это я.
Госпожа де Нера к Мирабо
I
Мирабо упорствовал, настаивал на продолжении своей кассации, при этом ежедневно сражаясь с нищетой. Друг людей покинул сына в борьбе, которая сулила еще убыток в 20 тысяч ливров — судебные издержки по процессу в Эксе. Неся на себе гражданскую ответственность, поскольку его сын был признан недееспособным, маркиз де Мирабо вовсе не торопился платить. Он отказывал во вспомоществовании Оноре Габриэлю, и тот был бы обречен нищенствовать, если бы не прибегал к случайным средствам, самыми пристойными из которых были долги и заклады.
Кров и стол ему обеспечил Витри, оказавшийся весьма щедрым, хоть и сам сидел без денег. Кроме того, после стольких лет, прожитых в изоляции, соблазны парижской жизни были сильны как никогда.
На Мирабо свалились обуза. В 1781 году, только что выйдя из Венсенского замка, он заказал свой бюст
[25] довольно известному тогда скульптору, Люка де Монтиньи. У художника была очаровательная жена, отнюдь не недотрога; соблазнить ее не составило труда. Пока Софи де Монье сохла в Жьене, Мирабо обрюхатил госпожу де Монтиньи.
У мужа возникли серьезные сомнения относительно своего отцовства; в начале 1784 года он решил отказаться от ребенка и передал его Мирабо. Это было крайне некстати: финансовые затруднения в связи с кассационным процессом, не говоря уж о новых любовных похождениях.
Оноре Габриэль пользовался тогда благосклонностью одной известной актрисы, госпожи де Сент-Юберти, будущей графини дʼАнтрег, которой предстояло сыграть таинственную роль, так же как и ее супругу, главному тайному агенту принцев-эмигрантов, и погибнуть вместе с ним в 1812 году от руки убийцы. Мирабо познакомился с этой пользовавшейся популярностью женщиной через посредство нового друга, с которым был неразлучен, — моралиста Себастьен Рока Николя Шамфора. Тот был внебрачным ребенком, испытавшим в юности много горя и унижений. Он рано пробился в свет, благодаря литературным талантам, открывшим ему доступ в салоны; благодаря блестящему уму и острым замечаниям он снискал внимание, что принесло ему пенсионы. Он принадлежал к тому дерзкому племени, которое кормится своими выпадами против великих. Его видели даже при дворе — он умел подать себя. Он говорил Марии-Антуанетте: «В Версале я принужден узнавать множество вещей от людей, которые понятия о них не имеют».
