Но что он посмел говорить, будто встречал поощрение, намекать, будто она знала о его намерениях и благосклонно принимала от него знаки внимания или (проще говоря) собиралась за него замуж!.. Что он посмел счесть себя равным ей по рождению и уму!.. Смотрел свысока на ее приятельницу, отлично понимая, кому где место ниже его, но — в слепоте к тому, что находилось выше — не понимал, какая наглость со стороны такого, как он, навязываться к ней в воздыхатели!.. Вот что бесило ее.
Возможно, несправедливо было бы требовать от него ясного представления о том, сколь много он уступает ей в природной одаренности и духовном совершенстве. Этого он мог не сознавать как раз по неспособности подняться до нее, но он не мог не знать, насколько превосходит она его богатством и знатностью. Не мог не знать, что поколения сменились с тех пор, как Вудхаусы, младшая ветвь старинного рода, обосновались в Хартфилде, меж тем как Элтоны были никто. Конечно, Хартфилд как земельное владение занимал довольно скромное место, врезаясь малым клином в обширные земли, принадлежащие, вместе с остальною частью Хайбери, Донуэллскому аббатству; однако богатые доходы из других источников уравнивали Вудхаусов с владельцами аббатства во всем прочем, и они издавна пользовались почетом в здешних местах, куда мистер Элтон явился впервые каких-нибудь два года назад пробивать себе дорогу на собственный страх и риск, не имея иного родства, кроме как в торговой среде, иных причин быть на примете, кроме рода занятий да учтивых манер… Впрочем, он ведь воображал, будто она влюблена в него; на том, очевидно, и строил свои расчеты — и Эмма, побушевав по поводу видимого несоответствия между вкрадчивым обхождением и тщеславною головой, вынуждена была унять свое негодование и признать, положа руку на сердце, что сама обходилась с ним столь мягко и приветливо, столь внимательна была и любезна, что — раз об истинных ее побуждениях не догадывались — заурядный человек вроде мистера Элтона, не отличающийся тонкостью и наблюдательностью, определенно имел основания вообразить себя ее избранником. Если она могла превратно толковать его чувства, то вправе ли была изумляться тому, что он, ослепленный своекорыстием, неверно понимал ее?
Первую и главную ошибку совершила она сама. Неразумно, недопустимо принимать столь деятельное участие в устройстве судьбы двух посторонних людей. Это значит заходить слишком далеко, брать на себя слишком много, легко подходить к тому, в чем требуется серьезность, мудрить там, где требуется простота. Эмму мучили стыд и совесть, и она дала себе слово, что больше такое не повторится.
Это я своими разговорами пробудила у бедняжки Гарриет нежные чувства к этому господину, — размышляла она. — Когда б не я, она, возможно, и не подумала бы о нем, и, уж во всяком случае, не подумала бы с надеждой, если бы я не уверила ее, что он к ней неравнодушен, ибо ей в полной мере свойственны смирение и скромность, которые я приписывала ему. Ох, что бы мне, отговорив ее выходить за молодого Мартина, тем и удовольствоваться! Тут-то я не ошиблась. Тут поступила правильно, но на этом следовало остановиться и дальше полагаться на время и счастливый случай. Ввела ее в хорошее общество, предоставила возможность снискать внимание достойного человека, и незачем было покушаться на большее. Теперь же ей, бедненькой, какое-то время не знать покоя. Неважным я оказалась ей другом, и если даже она не очень огорчится, то, право, понятия не имею, кого бы еще можно было ей подобрать… Уильям Кокс, молодой стряпчий?.. Ах, нет, не выношу этого фертика…
Эмма осеклась, покраснела, рассмеялась, поймав себя на том, что снова принялась за старое, и вернулась к более серьезным и удручающим раздумьям о том, что было, что будет и чего не миновать. Предстоящее ей тягостное объяснение с Гарриет, страдания, которые оно доставит несчастной, неловкость встреч в будущем, трудный вопрос о том, продолжать или прервать знакомство, необходимость подавлять отныне свои чувства, скрывать неприязнь, бояться огласки — в невеселых думах обо всем этом провела она еще некоторое время, покуда наконец не легла спать, так ни к чему и не придя, кроме убеждения, что своими руками натворила ужасных бед.
Жизнерадостное молодое существо вроде Эммы, ненадолго омрачась в ночные часы, непременно воспрянет духом с наступлением дня. Оно и само сродни веселому раннему утру и живо отзывается на приход своего двойника — ежели сон, пересилив горе, все-таки смежил ему очи, то поутру они откроются без прежней печали и с новою надеждой.
Эмма встала наутро с более утешительными мыслями, чем те, с которыми ложилась накануне, с большею готовностью видеть просветы в темной туче и уповать, что ее пронесет мимо.
Во-первых, очень утешало то, что мистер Элтон по-настоящему не влюблен в нее и не такого он голубиного нрава, что грех его обидеть, во-вторых — что Гарриет не принадлежит к тем возвышенным натурам, коим свойственно чувствовать глубоко и сильно; и в-третьих — что никому, кроме трех действующих лиц, а главное, батюшке ее, нет нужды знать о случившемся и ни минуты волноваться по этому поводу.
От этих мыслей на душе становилось легче, и сделалось подавно легче, когда она увидела, что за ночь выпало много снега, а значит, у них троих есть на первое время уважительная причина держаться врозь.
С погодой ей посчастливилось: нельзя было идти в церковь, хотя стоял первый день Рождества. Мистер Вудхаус был бы чрезвычайно расстроен, задумай это его дочь сама; теперь же ей не грозила опасность внушить или выслушать неприятные и крайне нелестные предположения. Снег на земле да беспогодица с перепадами от заморозков до оттепели, которой хуже нет для моциона, когда с утра моросит вперемешку со снегом, а ввечеру подмораживает, позволят ей на почетных условиях провести в затворничестве не один день. Никаких сношений с Гарриет, кроме как на письме; ни церкви для нее самой в воскресный день, на том же основании, что и нынче; ни надобности придумывать объяснения тому, что к ним не показывается больше мистер Элтон.
В такую погоду всяк имел хороший резон сидеть дома, и, хоть она надеялась и верила, что мистер Элтон не станет скучать в одиночестве, ей очень приятно было видеть, что ее батюшке одиночество в собственном доме только по душе, что ему достает благоразумия не выходить наружу, — и слышать, как он говорит мистеру Найтли, которого никакое ненастье не могло надолго удержать вдали от них:
— Ах, мистер Найтли, не лучше бы вам взять пример с бедного мистера Элтона и отсидеться под своею крышей?
Эти уединенные дни протекали в замечательной безмятежности, лишь для нее нарушаемой тайным смятением души, ибо подобное домоседство как нельзя более отвечало вкусу ее зятя, с чувствами коего окружающим всегда надобно было очень считаться; притом же он столь основательно излил всю желчь свою в Рэндалсе, что в Хартфилде ему уже до конца не изменяло благодушие. Он со всеми держался мило, ни с кем ни разу не повздорил, ни о ком не сказал дурного слова. Однако, хотя и кстати пришлась для Эммы эта отсрочка, хотя и придавали ей бодрости надежды, но мысль, что близок час объяснения с Гарриет, все же зловеще тяготела над нею и не давала покоя.
Глава 17
Мистер Джон Найтли с супругой ненадолго задержались в Хартфилде. Погода вскоре начала разгуливаться, и те, которым необходимо было ехать, могли ехать; мистеру Вудхаусу, после очередной попытки уговорить дочь побыть у него еще вместе с детьми, не оставалось ничего другого, как проводить всех гостей в дорогу и вновь приняться оплакивать участь бедняжки Изабеллы, — каковая бедняжка Изабелла, живя среди тех, в которых души не чаяла, видя в них одни лишь достоинства и не замечая пороков, ежеминутно поглощенная нехитрыми насущными делами, являла пример полного счастья, назначенного женщине.
