Внизу у основания обнаружилась маленькая каменная табличка, совсем затерявшаяся в густой траве:
БАЗА «КРАСНЫЙ БЕРЕГ» (1968–1987)
КИТАЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК 21.03.1989
Совсем крохотная табличка. Не столько дань памяти, сколько попытка забыть.
Е пошла к утесу. Здесь она когда-то собственными руками оборвала жизни двух человек. Она не стала любоваться облачным морем, как остальные паломники, а устремила глаза в одно определенное место. Там, скрытая под облаками, лежала деревушка Цицзятунь…
Сердце Е билось натужно, словно струна, готовая вот-вот лопнуть. Перед глазами клубился темный туман. Она собрала все свои силы, чтобы стоять прямо. Прежде чем все погрузится во мрак, Вэньцзе хотела еще раз увидеть закат на «Красном береге».
Алое солнце, медленно погружавшееся в море облаков, словно бы расплавилось и растеклось по всему западному горизонту, окрашивая небосклон в величественный кровавый багрянец.
– Мой закат, – прошептала Е. – И закат человечества.
Послесловие автора к американскому изданию
Одна ночь из детства твердо запечатлелась в моей памяти: я стою у пруда на окраине деревни в уезде Лошань, провинция Хэнань, где жили поколения моих предков. Рядом со мной стоят другие люди – взрослые и дети, и все вместе мы смотрим в ясное ночное небо, по которому медленно ползет крохотная звездочка.
Это был первый китайский искусственный спутник «Дунфанхун I» («Красный Восток I»). Дата – 25 апреля 1970 года, мне семь лет.
С момента запуска спутника прошло тринадцать лет, а со дня, когда Землю покинул первый космонавт, – девять. Всего за неделю до этого «Аполлон 13» благополучно вернулся домой из своего опасного путешествия к Луне.
Но ничего этого я не знал. Глядел на ту маленькую, скользящую по небосводу звездочку, и сердце мое наполнялось неописуемым любопытством и желанием узнать больше. Так же глубоко, как эти чувства, в моей памяти запечатлелось ощущение голода. В те времена моя деревня и вся округа были страшно бедны. Голод был постоянным спутником каждого ребенка. Мне еще повезло – у меня на ногах были башмаки. Большинство моих друзей стояли рядом со мной босые, на некоторых маленьких ногах виднелись отморожения, не зажившие еще с прошлой зимы. За моей спиной тусклый свет керосиновых ламп пробивался сквозь прорехи в соломенных крышах – электричество в нашу деревню провели только в восьмидесятых.
Взрослые, стоявшие вместе с нами, сказали, что спутник – это совсем не то, что самолет, потому что летает очень высоко над Землей. Во времена моего детства пыль и дым промышленных предприятий еще не загрязняли воздух, и в чистом небе ярко сиял Млечный Путь. В моем сознании звездочки находились не дальше летящего над Землей спутника, и я думал, что спутник летит между ними. Я даже беспокоился, как бы он не натолкнулся на какую-нибудь из них, пролетая сквозь густые звездные скопления.
Родители не следили за спутником вместе со мной, потому что работали в угольной шахте за тысячу километров отсюда, в провинции Шаньси. Несколькими годами раньше, когда я был совсем малышом, шахты стали зоной боев в межфракционных войнах «культурной революции». Помню выстрелы в глухой ночи, тарахтящие по улицам грузовики, в которых сидели мужчины с оружием и красными повязками на рукавах… Но я тогда был слишком мал и не могу точно сказать, реальные это воспоминания или миражи, сконструированные моим сознанием позже. Одно я знаю точно: поскольку шахты были местом небезопасным и «культурная революция» ударила по моим родителям, у них не было иного выбора, кроме как отослать меня на малую родину, в Хэнань. Когда я смотрел на «Дунфанхун I», я жил там уже больше трех лет.
Прошло еще несколько лет, прежде чем я понял разницу в расстояниях до искусственного спутника и до звезд. Я тогда читал серию научно-популярных книжек, рассказывающих об основах разных наук; она называлась «Сто тысяч почему». Книжка по астрономии познакомила меня с концепцией светового года. До того я уже знал, что свет может за одну секунду пройти расстояние, равное семи с половиной экваторам Земли, но не предполагал, какое уму не постижимое расстояние можно преодолеть, если лететь с такой скоростью целый год. Я представлял себе луч света, путешествующий сквозь холодное безмолвие космоса на скорости 300 тысяч километров в секунду. Пытаясь с помощью своего воображения постичь этот леденящий кровь простор и бездонную глубину, я ощущал ужас, благоговение и одновременно эйфорию, вроде той, что бывает при приеме наркотика.
Начиная с этого момента я стал осознавать, что обладаю особым талантом: масштабы и сущности, выходящие за пределы чувственного восприятия человека – как микро, так и макро – и казавшиеся другим лишь абстрактными числами, в моем сознании обретают конкретные формы. Я могу их потрогать и пощупать – так же, как другие люди могут касаться деревьев и камней. Даже в наши дни, когда упоминания о радиусе Вселенной – 15 миллиардов световых лет – или мельчайшей «струне», которая во много раз меньше кварка, не вызывает реакции у большинства людей, концепция светового года или нанометра рождает в моем мозгу живые, красочные картины и приводит меня в невыразимый, чуть ли не религиозный восторг. Большинство жителей Земли никогда не испытывали таких чувств, и я не знаю, можно ли меня считать по сравнению с ними счастливцем или наоборот. Несомненно одно: именно эти чувства и сделали меня сначала любителем научной фантастики, а затем и писателем-фантастом.
В тот же самый год, когда меня поразила и очаровала концепция светового года, мою родную деревню постигло наводнение (известное как Великое августовское наводнение 1975 года). За один день в округе Чжумадянь провинции Хэнань выпали рекордные 100,5 см осадков. Одну за другой прорвало 58 больших и маленьких плотин, погибло 240 тысяч человек. Я вернулся в деревню вскоре после того, как вода спала, и увидел, что вся местность полна беженцев. Я думал, что наблюдаю конец света.
Спутник, голод, звезды, керосиновые лампы, Млечный Путь, междоусобицы «культурной революции», световой год, наводнение… Все эти, казалось бы, не связанные друг с другом вещи слились в одно целое и не только сформировали мою личность в детстве, но и продолжают оказывать свое влияние на произведения, которые я пишу сегодня.
Будучи писателем-фантастом, начинавшим в качестве любителя, я не прибегаю к фантастике как к прикрытию для критики современной реальности. Я считаю, что задача научной фантастики – это создание многочисленных воображаемых миров за пределами реальности. Я всегда думал, что самые красивые сказки в истории человечества рассказаны не странствующими бардами и не романистами или драматургами, а наукой. То, о чем повествует наука, гораздо величественней, грандиозней, интересней, глубже, страннее, страшнее, таинственней и даже эмоциональней, чем вся литература; только эти захватывающие истории заключены в строках холодных уравнений, которые большинство людей не умеет читать.
Мифы о сотворении мира, созданные народами и религиями, бледнеют в сравнении с ошеломляющей картиной Большого взрыва. Три миллиарда лет эволюции живых существ, от самовоспроизводящихся молекул до цивилизации, вмещают в себя такие романы и повороты сюжета, с какими не сравнится ни один эпос. А сколько поэзии пространства и времени в теории относительности или в престранном субатомном мире квантовой механики! Все эти необыкновенные истории, рассказанные наукой, обладают неодолимой притягательностью. При посредстве научной фантастики я всего лишь пытаюсь создать свои собственные воображаемые миры, передать поэтичность природы этих миров, поведать романтические предания о драмах, развернувшихся между Человеком и Вселенной.
