– Да не узнает он! – подруга верно истолковала гримасу на моем лице. – Ты много видела лордов, которые ночами шляются по конюшням? Спит он и сладко похрапывает!
Я хотела возразить, что вообще раньше лордов не видела! И что они делают по ночам – понятия не имею, но только вздохнула.
– Ладно, тащи седло, – скомандовала я. Ксенька подскочила словно ужаленная и бросилась к сбруе.
Кайрос стоял на удивление спокойно, пока мы неумело прилаживали конскую упряжь, только косился удивленно и пофыркивал. Меня не покидало неприятное ощущение, что жеребец над нами посмеивается. Кое-как закрепив седло, мы переглянулись.
– Вроде неплохо вышло, – неуверенно сказала подруга.
Я скептически хмыкнула, выдохнула и полезла наверх. Конь вытянул шею, пялясь на меня.
– Ну извини, – пробурчала я, – как умею!
Кайрос презрительно фыркнул. Ксеня забралась гораздо ловчее и, радостно усевшись передо мной, тронула бока лошади каблуками.
– Фррр, – сказал конь, но все же двинулся к выходу. Я помахала рукой задремавшей кобылке и покрепче вцепилась в Ксеню.
К счастью, несмотря на мои страхи, конь слушался поводьев беспрекословно и чутко. Птицей перемахнув через обвалившуюся ограду, он выскочил на лесную тропку и понесся по ней так, что ветер в ушах засвистел.
– Эге-гей! – радостно подгоняла Ксеня. Я тоже чуть расслабилась, знакомое чувство полета охватило меня. Сильно разогнаться мешала темнота и колючие ветви елей, но все равно до Пустоши мы доскакали так скоро, что я даже испугаться не успела.
На подъезде к темной, словно нежилой, деревне Ксеня натянула поводья, заставляя Кайроса перейти на шаг. Привлекать к себе внимание не хотелось, я снова порадовалась, что домик травницы стоит на окраине.
У частокола мы спешились, поглядывая на темные окна. Никаких признаков жизни в доме не наблюдалось, только из трубы мягко вился белесый дымок. Я поежилась. Неужели Данилы нет? Или он просто спит? Возникло неприятное чувство, что кто-то из черных провалов теней за нами наблюдает. Я быстро обернулась, вглядываясь во тьму и до рези в глазах напрягая зрение.
– Ты чего? – шепотом спросила Ксеня, тоже оглядываясь.
– Ничего. Показалось. Подержи поводья, я постучу в калитку.
Но на мой стук никто не ответил. Может, просто не слышит? Так крепко спит? Я постучала сильнее, тревожно оглядываясь. Не хотелось бы всех соседей разбудить.
Показалось или занавеска на окне чуть шевельнулась? Я встала на цыпочки, пытаясь что-то разглядеть за частоколом.
– Данила, – громким шепотом позвала я. – Данила!!!
Занавеска качнулась отчетливее, и через мгновение дверь со стуком отлетела в сторону, явив нам парня с перекошенным лицом в одних портках, но зато с топором в руке.
– Убирайся отсюда, – отчаянно прошипел он сквозь зубы.
Мы дружно ойкнули и присели за частокол.
– Данила, – пискнула я оттуда, не рискуя высовываться, – ты чего? Это я, Ветряна!
Парень отчаянно заморгал, приходя в себя.
– Ветряна? – уже спокойно и удивлено спросил он. – А что ты там делаешь?
– От тебя прячусь, – честно ответила я.
– Зачем?
– Чтобы ты меня топором не зарубил!
– Кто? Я?
Ксеня красноречиво покрутила пальцем у виска, оценив умственные способности парня. Я прыснула и рискнула высунуться.
– Данила, – проникновенно сказала я, – у тебя в руке топор. И ты весьма угрожающе им размахивал!
– А-а-а-а, – парень чуть удивленно осмотрел орудие и опустил руку. – Так это я не тебе… Заходи в дом, чего ты там засела?
– Только я не одна, с подругой, – предупредила я. – И коня надо куда-нибудь поставить. Желательно, чтобы соседи не видели.
– Ворованный, что ли? – проницательно хмыкнул сын травницы. Мы предпочли в подробности не вдаваться. Данила забрал поводья и подозрительно осмотрел Ксеню.
– Ты уверена, что ей можно доверять? – скептически спросил он у меня.
Подруга оскорбленно фыркнула.
– Можем и уйти! – обиделась она. – Идем, Ветряна. Убедились, что этот хмырь жив-здоров, и будет! Зря ты за него волновалась!
– А я вас не просил за меня волноваться! – огрызнулся он. Ксеня демонстративно отобрала у него поводья и потянула меня к калитке.
– Ну ладно, оставайтесь, – недовольно буркнул Данила и устало потер глаза. – Раз уж пришли.
И поплелся к крылечку. Мы потоптались для вида, привязали Кайроса под навесом и тоже двинулись в дом.
Внутри Данила осторожно выглянул в окно, плотно задернул все занавески, закрыл дверь на щеколду и только после этого зажег лучину. Я подавила невольный вздох. Выглядел парень плохо: глаза красные, воспаленные, обведенные темными кругами. Лицо осунувшееся, спина сутулая, словно от непосильной тяжести.
Мы молчали, рассматривая друг друга и не зная, с чего начать.
– Почему ты не приходишь в часовню? – осмелилась я. – Ты смог что-нибудь узнать?
Парень тяжело опустился на лавку, согнув плечи как старик.
– Да… я снова их видел.
– И что? – одновременно спросили мы с Ксеней.
– Двоих уже нет, – мучительно сказал он. – Мальчика… и той девочки, дочки старосты. Я видел… Видел, как их убили. Клинком прямо в сердце!
Мы ахнули. Ксеня зажала рот ладонью, расширившимися глазами глядя на Данилу.
– Пресветлая Матерь… А остальные? Ты видел, кто это сделал?
– Чудовище! – с болью воскликнул парень. – Это сделало чудовище! Но я не смог его хорошо рассмотреть. На нем был черный балахон с капюшоном. И я его не вижу, он словно в тумане.
Парень замолчал, не в силах продолжать. Плечи его опустились еще ниже. Я пораженно молчала. Ксеня решительно встала, села на лавку рядом с Данилой и положила руку ему на плечо.
– Ты должен нам все рассказать, – твердо сказала она. – Все до мельчайшей подробности! Там еще остались дети, и нужно сделать все, чтобы их спасти. Рассказывай.
Парень покосился на ее ладонь, но убирать не стал. Даже плечи чуть распрямил.
– Там темно, – начал он. – Похоже на какой-то склеп или темницу. Сыро. Вверху окошко, но такое маленькое, что и кошке не пролезть. Единственный выход закрыт тяжелой дубовой дверью с железным засовом снаружи.
– Дети пытаются выбраться?
– Они очень слабы. Их плохо кормят, и еще, мне кажется, они чем-то одурманены. Я вижу их глазами и словно сквозь пелену, все плывет, меняется… И я ощущаю дикую слабость и странное желание идти… куда-то.
– Подожди, – я взволнованно вскочила, припоминая, – но у меня тоже было такое! Желание идти, странная слабость, невозможность сопротивляться…
