На следующий день меня провезли по городу, и я заглянул в районы, пострадавшие от бомбежек. Картина, конечно, неприглядная, наводила на тяжелые размышления: «Война прошла здесь, подобно смерчу, уничтожая все на своем пути на многие километры вокруг». А сделано это было всего за три дня и три ночи в 1943 году. Тогда погибли 70 тысяч жителей. Более 3 тысяч человек так и остались под развалинами домов. Я являлся свидетелем первых 60 рейдов англичан на Берлин и до конца войны видел много руин, но такого ужаса не встречал нигде.
В руинах Берлина заключалась какая-то трагическая величественность – величественность большого холодного имперского города, высокомерного и претенциозного. Такие города вызывают гнев богов и людей. Но бедного старого Гамбурга – города комфорта, жители которого понимали юмор, центра морских коммуникаций, предназначенного для коммерции и индустрии, – мне было жаль.
Здесь у меня впервые сложилось убеждение, что сиюминутные военные успехи – даже если они будут планироваться и впредь – не могут оправдывать такие громадные и бессмысленные человеческие потери и разрушения материальных ценностей, создаваемых руками разных людей в течение многих сотен лет и не имевших никакого отношения к войне. Менее всего это могло быть оправданным истеричными возгласами: «Так они поступали с нами!»
И вдруг у меня мелькнула мысль, что эти руины символизировали то, что мы на Западе не должны были игнорировать. Если западники хотят претендовать на звание носителей высокой морали, относящихся с большой симпатией и пониманием к человеческому существу, такому, каким его создал Бог, о котором он говорил, осуждая войны в моральном и военном отношениях и призывая не вести их вообще, то эти моральные принципы должны стать основой их поведения и деятельности. Конечно, военные могут возразить, что война, мол, есть война, и если страна в нее ввязалась, то воевать необходимо, используя любые средства, чтобы не допустить поражения. Из этого вытекает требование к западной цивилизации быть в военном отношении сильнее противника, чтобы избежать военного столкновения с ним.
Такие мысли занимали меня в последующие годы. Их я придерживался в качестве аргументов в Вашингтоне, когда шел разговор о создании водородной бомбы, в лекциях на Би-би-си в 1957 году, где я горячо выступал против создания обороны континентальных членов НАТО, используя в качестве ее основы ракеты с атомными боезарядами, а также на сенатских слушаниях в 1966-м и 1967 годах, во время которых рассматривался вопрос о бомбардировках Северного Вьетнама.
* * *
Из Гамбурга я отправился в Бремен, где, поселившись в доме нашего консула, побеседовал с президентом бременского сената – крепким, спокойным и простым в обращении человеком, носившим старомодные вислые усы, бывшим в свое время фермером и относившимся к поколению людей довоенного (1914 года) периода. Будучи арестованным и попавшим в тюрьму в самом начале прихода Гитлера к власти, он возвратился в деревню и стал молча и терпеливо заниматься сельскохозяйственными работами в течение целых 12 лет, не обращая никакого внимания на политику. Когда его после поражения нацистов попросили возвратиться к политической жизни, он так же спокойно перебрался в город и взялся за дела на самом высшем уровне в бременском анклаве.
С горькой иронией он рассказывал об административных неурядицах, вызванных нашей опекой.
Военной администрацией немцам было сказано о необходимости увеличения срока обучения в начальной общеобразовательной школе с четырех до шести лет. Они не возражают против этого и сделают все постепенно. Родители детей нынешнего четвертого класса еще не обвыклись с этой идеей и относятся к ней по-разному. Поэтому он запросил военную администрацию разрешить ему установить переходный период, но получил отрицательный ответ.
А вот другой пример. У них сейчас работают вечерние школы для рабочей молодежи, занятия в которых проводятся по восемь часов в неделю. Так военная администрация посчитала это недостаточным и распорядилась добавить еще восемь часов, практически удвоив нагрузку.
У них нет ни помещений, ни учителей для осуществления этой реформы. И городской совет возражает против такой постановки вопроса… Поэтому он даже не знает, как ему быть.
Я спросил консула, присутствовавшего на нашей беседе, кто в военной администрации занимается этими вопросами и дал подобные указания. Он ответил, что это – глава комиссии по вопросам образования военной администрации Бремена. Тогда я поинтересовался, кто же он по профессии. Оказалось, что бывший преподаватель средней школы в Индиане. Достаточно ли у него понимания вопроса и компетенции? Консул заверил, что считался дома хорошим преподавателем.
Президент сената продолжил свой рассказ. Завод по производству газа разрушен. Поставки топлива в дома резко сократились, поэтому возникает срочная необходимость в восстановлении газового завода, являвшегося собственностью города и работавшего до войны на коммерческой основе, не находясь на городском бюджете. Он решил восстановить завод и договорился о получении кредита на эти цели в размере 10 миллионов марок, который будет погашен за счет амортизации. Но военная администрация наложила на это вето, обосновав свое решение необходимостью проведения восстановительных работ за счет налогов. Начатые уже работы пришлось приостановить, так как городская казна таких денег не имела.
«Чего же вы хотите от меня? – спросил он. – Если вы будете настаивать на своем, я могу поступить так, как это делают японцы. Я стану улыбаться и кланяться, заверяя, что все будет сделано, как желают американцы. На самом же деле поступлю как необходимо, и вы об этом ничего знать не будете. Другими словами, я могу сделать вид, что подчиняюсь, если это доставит вашим чиновникам удовольствие. Но мне бы этого не хотелось, поскольку не нравится и самому. Да и в перспективе ни к чему хорошему не приведет».
В Берлин я возвратился, испытывая неудовлетворение реализацией той ответственности и обязанностей, которые мы взяли на себя, но оказались не в состоянии выполнить надлежащим образом.
Был полдень воскресного дня. Официальные лица, принимавшие меня, разъехались кто куда, а я даже обрадовался возможности побродить в одиночку по улицам, наблюдая за городской жизнью.
Несмотря на падавший иногда снег, погода стояла более ясная, чем на прошлой неделе. Весна пыталась уже вступить в свои права. В облаках появились разрывы: часть их была темной, часть – светлой, а между ними виднелось бледно-голубое весеннее небо, о существовании которого жители уже почти забыли за долгие месяцы бесконечной северной зимы.
Даже дети заметили это. По пути к станции метро мне встретились трое ребятишек, вышедших погулять с эрдельтерьером. «Посмотри-ка, – сказал самый маленький, – темное облако, подобно ночному духу, а светлое – фее».
Собака, услышав возбужденный голос мальчика, посмотрела на остальных и сделала стойку, показывая своим видом, что готова на любые похождения.
(«Ты прав, малыш, – подумал я про себя, – в мире существуют и злые, и добрые духи, подобно этим облачкам. И какое из них окажется над твоей головой, когда ты станешь взрослым, и какой из духов будет сопровождать твою жизнь – это большой вопрос. В какой-то степени он будет зависеть и от тебя самого, поскольку у всех людей, за исключением находящихся в тюрьме, есть своя воля и разум. Но это в значительной степени будет зависеть все же от нас, американцев, так как мы оказались победителями в мировой войне и превратились в великую державу. Но вместе с тем мы не стали самыми свободными из людей, поскольку взяли на себя обязательства, требующие ответственного исполнения. И теперь каждый, даже имеющий в кармане всего одну монету в пять центов, может спросить нас, задав любой вопрос, а мы, в соответствии с принятыми правилами игры, должны будем дать ответ. И как ты впоследствии обнаружишь, в зависимости от данного нами ответа духами твоими могут стать как добрые, так и злые волшебники, которые и определят твое будущее. И если бы я был на твоем месте, то внимательно присмотрелся бы к происходящему и крепко задумался, ибо и мы не слишком уверены во всем».)
