Вейхерт ничего не отвечает и лишь улыбается, демонстрируя обер-ефрейтору крупные зубы с золотой коронкой на верхней челюсти. После этого мы получаем изрядный кусок курятины и половину котелка жирного куриного бульона. Мы замечаем, что Кубат не только старший по званию среди этих ребят, но и пользуется несомненным авторитетом у них и последнее слово всегда остается за ним. Вариас позднее рассказывает нам, что друзья прозвали этого парня Хапугой, признавая тем самым его непревзойденный талант добывать еду при любых обстоятельствах. Кстати, «хапуга» звучит все-таки благообразнее, чем «ворюга».
Из последующих разговоров с недавно прибывшими в наше подразделение солдатами мы узнаем об унтер-офицере Хайстерманне, которого хорошо знаем по тренировочному лагерю в Инстербурге. Он добился того, что его определили в обоз, и теперь занимается снабжением и тем самым избегает передовой. То, что нам рассказывает о нем Кубат, вызывает у нас нескрываемое отвращение. Когда его часть находилась на переднем крае, унтер-офицер заманил в дом двух русских женщин под тем предлогом, что нужно сделать какую-то работу. Горные стрелки обвинили его в том, что он зверски изнасиловал двух молодых русских девушек, выполнявших какие-то его приказы. Однажды вечером он посадил их в машину, а затем изнасиловал. Меня это не удивляет — такое вполне в духе Хайстерманна.
Хотя Хайстерманн все отрицал, по словам Кубата, его делом заинтересовалось высокое начальство и потребовало расследования. Однако оно еще не закончено. Между тем насильник неожиданно исчез — отправился в тыл по каким-то служебным делам, связанным с ремонтом техники, и не вернулся. Мы предполагаем, что где-то на Днепровской низменности на него напали партизаны, которые охотятся за немецкими солдатами, передвигающимися в одиночку. Никто точно ничего не знает, но дело Хайстерманна якобы уже закрыто. Вспоминая об этом случае, могу сказать, что с подобными отвратительными типами мне еще не раз приходилось сталкиваться во время войны, но ни один из них не был так омерзителен, как Хайстерманн.
17 декабря. Сегодня у многих из нас особый день. Поскольку мы постоянно вели себя осторожно и на этом основании все еще числим себя среди живых, то получаем Железные кресты 2-го класса и бронзовые заколки за рукопашные бои. В нашем подразделении этих наград удостаиваются Фриц Хаманн, Вариас и я. Не стану отрицать, что я горжусь этим, потому что Железный крест 2-го класса дает нам право неофициально называться «фронтшвайне», «фронтовыми свиньями», то есть ветеранами. Вообще, награды присваиваются достаточно странно. Во-первых, награждают командиров. Это само собой разумеется: разве такое допустимо — солдат имеет Железный крест, а его командир — нет?
Мы, солдаты, знаем, как это делается. Один за всех, говорят командиры, и этот самый «один» всегда начальник, старший по званию. Когда воздали должное начальникам, можно слегка обласкать и нас, серую скотинку. Если Железным крестом награждают солдата, то он обязательно рисковал собственной головой. Мы, фронтовики, без особого почтения относимся к наградам командиров. Тыловикам они еще могут показаться героями, нам — никогда. Офицерские награды вручаются, так сказать, по совокупности деяний подчиненных, то есть нас, простых солдат. В целом против такой системы никто не возражает, хотя ее несправедливость известна всем. Разве тут поспоришь? Бывают, конечно, исключения, иные офицеры по-настоящему умеют командовать и воевать. К сожалению, я чаще встречал таких офицеров, которые не заслуживали своих наград.
Я не очень высоко ценю награду, которую мне вручат лишь через несколько месяцев. Награждение во многом зависит от случая, и некоторые по-настоящему храбрые солдаты не получают орденов или медалей. Это относится главным образом к нашим погибшим товарищам. Я знал многих отважных парней, сражавшихся в рукопашных боях под Рычовом, а также участвовавших в других сражениях в конце войны. Они были вполне достойны наград, но не получили их, потому что командиры понесли большие потери личного состава или потому, что в их подразделениях командиры менялись так часто, что не смогли вовремя аттестовать геройские действия своих подчиненных. Порой мне встречались офицеры, которые специально не отмечали подвиги своих солдат, чтобы их заслуги приписать себе. Такова солдатская доля: ты всегда зависишь от мнения о тебе командира, и тебе повезет лишь в том случае, если совершишь выдающийся подвиг и попадешь при этом на глаза высокому начальству. Такое случилось с одним из моих друзей: он удостоился Рыцарского креста. Я сделал в дневнике записи об этом случае весной 1944 года, в дни нашего отступления, когда мы шли по таким глубоким болотам, какие я больше никогда в жизни не встречал. Мы тогда отступали к Бугу, с берегов которого нас позднее перебросили в Румынию. Отступление продолжалось несколько месяцев, и за это время погибло много моих товарищей. С некоторыми из них мне надолго пришлось расстаться, потому что они получили ранения и, слава богу, были отправлены в тыл.
Сегодня, получив известие о награде, я впервые выпил спиртного. У всех поднялось настроение, мы долго болтали на самые разные темы и, как следствие, поздно легли спать.
18 декабря. Ночью снова шел снег. Мы обтираемся свежим снегом и затеваем игру в снежки. Утро очень красивое, солнечное. Погода просто сказочная. Вокруг необычно тихо, лишь вдали слышатся приглушенные редкие взрывы артиллерийских снарядов. Настроение у нас прекрасное. Вчера в деревне показывали фильм. Часть нашего эскадрона смотрела его вчера, сегодня — наша очередь.
Когда мы возвращаемся после сеанса в нашу хату, то с порога ощущаем какой-то необычайно вкусный запах. Это хозяйка вместе с Катей приготовила для нас сюрприз — овощной суп под названием борщ. В его состав входит капуста, помидоры и, конечно, консервированная говядина. Вкус у борща бесподобный.
Пауль Адам так и увивается за Катей. Им явно приятно находиться в обществе друг друга, они часто смеются. Я подхожу к ним и вижу, что Катя показывает ему какие-то фотографии. Среди них два рисунка карандашом.
— Кто это? — спрашиваю я, и лицо Кати тут же принимает серьезное выражение. Она что-то отвечает мне, но я ее не понимаю. Пауль уже неплохо научился говорить по-русски и поэтому объясняет мне, что это портреты ее братьев. Они сейчас на войне. Один из них нарисовал автопортрет и портрет брата, он считается неплохим художником.
Затем Катя неожиданно начинает плакать. Она проклинает войну, вскидывает вверх руки и повторяет:
— Война капут!
Бедняжка! Мы тоже хотим, чтобы эта война поскорее закончилась, но кто знает, сколько придется ждать до ее конца?
19 декабря. Сегодня все по-другому, не так, как вчера. Мирная жизнь кончилась. Я просыпаюсь, и вскоре противник открывает подвижный заградительный огонь. Взрывы с каждой минутой становятся все громче и громче. Этого наступления противника мы уже давно ожидали. Сумеют ли наши товарищи, сидящие в окопах на главной полосе обороны, сдержать натиск врага? Нет! Враг врывается на наши позиции, и сразу же после этого звучит сигнал тревоги. Когда мы садимся в грузовики, чтобы отправиться на передовую, Катя выходит проводить нас. Я вижу в ее глазах слезы. Какие чувства она сейчас испытывает? Мне кажется, что предстоящий бой будет очень тяжелым, с огромными потерями. Хорошо, что человеку не дано знать свое будущее.
