Красноармейцы занимают траншеи прямо напротив нас. Время от времени они стреляют в нас трассирующими пулями, на короткий миг освещающими темное ночное небо. В воздухе порхают редкие снежинки. Нам кажется, что снова наступило блаженное затишье, но мы понимаем, что это ненадолго.
Кто-то сзади заходит в нашу траншею и спрашивает:
— Кто у вас первый номер?
— Я. Что там новенького? — спрашиваю я и узнаю голос Биттнера.
— Пайки получили?
— Нет!
— Черт побери! Почему возитесь так долго? — раздраженно восклицает Биттнер.
— Верно, у нас тут непорядок. Профессор должен был уже давно вернуться с нашими пайками, — вступает в разговор Пауль Адам. — Грузовик с пайками находится недалеко от нас. Нам даже слышно, как звенят котелки.
— Надеюсь, что Профессор не заблудился, — говорит Фриц Хаманн. — Он и в дневное время плохо видит, не говоря уже о ночи.
— Ладно, не делай из мухи слона! — заявляю я, пытаясь успокоить товарищей. — С ним же Крамер пошел.
Проходит еще пятнадцать минут. Солдаты из разместившихся по соседству взводов не видели наших парней и ничего не слышали о них. Мы подозреваем, что Крамер и Профессор либо блуждают где-то перед нами, либо забрели на ничейную землю.
— Может, выстрелить трассирующими? — предлагает Пауль.
— Не стоит, — возражает Вольдемар. — Если они впереди, то мы можем задеть их. Да и Иваны тут же начнут стрелять в ответ…
Не успевает он закончить фразу, как с советской стороны в небо взлетает осветительная ракета. В следующее мгновение тишину разрывают пулеметные очереди и выстрелы из винтовок. С нашей стороны в воздух взлетают несколько ракет, освещающих ровное заснеженное поле, простирающееся перед нами. Ничего! Никакого движения. Стрельба постепенно затихает.
Что происходит? Почему русские так нервничают? Такое случается часто. Стоит одной стороне сделать выстрел, как другая отвечает ей и в воздух взлетает ракета. Хотя по-прежнему сохраняется тишина, мы остаемся начеку и внимательно вслушиваемся. Проходит еще полчаса. Пауль толкает меня локтем в бок и говорит, что ему показалось, будто он только что слышал чьи-то негромкие голоса где-то впереди нас. Из соседнего окопа неожиданно раздается голос:
— Давай, Гейнц, запускай ракету! — произносит кто-то
В небо с шипением взлетает ракета, озаряя на несколько секунд ночное небо. Неужели мне показалось, что я заметил какие-то фигуры, поспешно бросившиеся на землю?
— Еще одну! — звучит тот же голос, и в воздух взлетает новая ракета. В ее ярком свете мы отчетливо видим фигуры в маскировочных халатах, бросающиеся на землю и пытающиеся слиться с заснеженным полем. Я опускаю ствол пулемета чуть ниже.
— Стойте! Не стреляйте! Не стреляйте! — кричит кто-то.
— Профессор! Крамер! Это вы? — спрашивает Вольдемар.
Ничего не ответив, две фигуры бросаются к нам. Им вслед ударяет пулеметная очередь. Теперь ситуация предельно ясна. Жму на гашетку и даю несколько очередей в направлении вспышки от выстрелов вражеского пулемета, который тут же смолкает. Профессор и Крамер уже успели запрыгнуть в наш окоп. При вспышке очередной ракеты мы видим, что русские лежат на земле. Один из русских добровольцев нашего стрелкового взвода кричит им что-то на их родном языке. Ему кто-то отвечает. Когда красноармейцы медленно встают, два наших солдата приближаются к ним и вскоре приводят их на наши позиции. Это была советская разведгруппа, состоявшая из шестнадцати человек. Четверо из них погибли, несколько советских солдат легко ранены.
Подползаю к окопу Профессора. Там уже собралось несколько наших товарищей. Профессор объясняет, что они заблудились и свернули куда-то направо и неожиданно оказались на ничейной земле, где совсем потеряли ориентировку.
— Одному богу известно, как нужно идти по этой снежной целине, да еще ночью, — тоскливо стонет он. — Пути не разобрать, все выглядит одинаково — белое смертельное покрывало, со всех сторон подстерегает опасность.
Он рассказывает, как они внезапно услышали впереди какой-то шум и решили, что благополучно вернулись на наши позиции. Их как громом поразило, когда перед ними неожиданно возник советский солдат и обратился с ним с какими-то словами. Профессору удалось ударить его по голове котелком. В следующую секунду тогда русские открыли огонь — именно эти звуки стрельбы мы и услышали.
— И тогда мы побежали со всех ног вперед, — вступает в разговор Крамер. — Мне пришлось бросить мой котелок и прочую жратву. Извините меня, парни.
— Да ладно, чего там! — успокаивает его Вольдемар. — С голоду не умрем! Но как же вы все-таки оказались среди русской разведгруппы?
— Мы этого не знали, — отвечает Профессор. — Это было настоящее безумие. Русские стали стрелять нам вслед, и поэтому мы со всех ног бросились к нашим позициям. Потом мы испугались во второй раз, когда оказались в самой гуще красноармейцев, которые о чем-то негромко переговаривались. Сначала я подумал, что мы ходим кругами, пока не заметил, что русские осторожно идут вперед. В темноте они, должно быть, приняли нас за своих. Потом я крикнул вам, и мы побежали к нашим окопам. Наверное, русские очень удивились. Остальное вы знаете.
1 января 1944 года. Наступил новый год. Я, несомненно, буду часто вспоминать сказочные фейерверки в канун Нового года. Ближе к рассвету начинает идти снег. Видимость скверная. Мы знаем, что враг находится перед нами, совсем близко от наших позиций. Он хорошо замаскировался. В прошлую ночь нам сказали, что, может быть, сегодня вечером мы вернемся в деревню, если на передовой не случится ничего особенного. Мы сидим в окопе, который расчистили ото льда и снега, и время от времени поглядываем в сторону передовой. Точно так же ведут себя и остальные наши товарищи.
Ночь была настолько тревожной, что у нас даже не нашлось свободной минуты, чтобы поесть, так что мы наверстываем упущенное только сейчас. Вчера, во время атаки, нам удалось разжиться двумя банками американской тушенки, которые красноармейцы оставили в окопе. Открыв одну из них, Пауль говорит, что русские неплохо живут, получая пайки, состоящие из американских консервов. Кроме тушенки, русские получают из-за океана машины и прочее военное снаряжение, которое нам иногда удается уничтожить или взять в качестве трофеев.
В банке оказывается консервированная свинина. Мой товарищ цепляет кусок на кончик ножа и протягивает его мне. Я перекладываю его на крышку моего котелка и рассматриваю нож Пауля. Я всегда с завистью поглядывал на него — охотничий нож с рукояткой из оленьего рога.
— Отличный нож, — говорю я и взвешиваю его на ладони.
— Верно, отличный. Он когда-то принадлежал моему старшему брату. Он часто брал его на охоту. Брат в прошлом году погиб в Сталинграде. Можешь взять его себе, если хочешь.
Я изумлен.
— То, что нож мне нравится, Пауль, вовсе не значит, что ты должен подарить его мне.
