Попользовавшись этим экстравагантным домом на колёсах 18 месяцев или около того, железнодорожный администратор умер, и я купил яхту у его вдовы. Даже тогда, во времена Великой депрессии, невозможно было купить лучший дом за такие деньги.
От моей сухопутной яхты я получил столько радости, сколько может получить человек, чья основная цель — забыть, что вся его личная жизнь разрушена. Например, в один уикенд Лью Коди и я отвели яхту в Сан-Франциско и припарковались у главного входа отеля «Дворец». Половина его персонала выбежала на улицу, видимо, подумав, что прибыл какой-то рас-точительный индийский властелин. Управляющий спросил, закажу ли я свои прежние апартаменты.
— На этот раз нет. Сбросьте из окна второго этажа телефон, который нам может понадобиться, и ещё мы хотим полное обслуживание. А чтоб вы знали, что с нашей щедростью всё в порядке, мы будем платить за парковку как обычно — 50 центов в день.
Они засмеялись и согласились. Вот тебе и Сан-Франциско.
Мы оставались там три дня, а позже поехали охотиться и рыбачить в Аризону и другие западные штаты. Газеты уделяли много внимания моей наземной яхте, куда бы мы ни приехали. Мы к тому же использовали её в шоу, устроенном для Франклина Д. Рузвельта, которого в 1932 году только что выдвинули кандидатом в Президенты от демократической партии.
На следующий год я ездил за границу делать два фильма, и, пока отсутствовал, жена добилась распоряжения суда о смене фамилий наших сыновей с моей на её. Я впервые услышал об этом, когда вернулся. Я знал, что решение суда может быть отменено, если пожалуюсь, что меня не снабдили документами по этому делу. Но здесь было над чем подумать: семья жены имела очень много денег — огромное, огромное состояние, а мои мальчики были там единственными детьми, и перемена их фамилий много значила для семьи. Я знал, что мои сыновья когда-нибудь всё унаследуют, если я не стану предпринимать юридических действий, чтобы снова сделать их Китонами. Мне не хотелось помешать им стать богатыми. Я не был уверен, что смогу оставить им хоть 10 центов, потому что к тому времени меня уволили с «Метро-Голдвин-Майер".
13
ГЛАВА, КОТОРУЮ МНЕ ПРОТИВНО ПИСАТЬ
Задолго до крушения моего первого брака я не был доволен ходом дел на студии. Что бы я ни предпринимал, контроль над моими комедиями ускользал из рук всё больше и больше.
Вскоре после того как я начал снимать фильмы на «Метро-Голдвин-Майер», на должность моего продюсера водворили Лоуренса Вейнгартена, родственника Ирвинга Талберга. Какое-то время он оказывал не больше влияния на мою команду, подбор актёров и сюжетный материал, чем толстый коп на углу улицы. Но только я развёлся, как мистер Вейнгартен решил перестать быть администратором-куклой и превратился в продюсера с железной волей.
За прошедшую четверть века Ларри Вейнгартен выпустил внушительное количество важных и успешных драматических картин. Кроме того, когда Талберг уже много лет как умер и большинство старых «тузов» «Метро-Голдвин-Майер» ушли, Ларри по-прежнему здесь и преуспевает. Нечего говорить, что при таком количестве «чисток» на высших уровнях, которым подвергалась студия, для этого ему понадобились таланты другого сорта.
Никто не может отрицать, что Ларри как-то обучился всему, что требовалось для его специальности, и обучился хорошо, но его специальностью не были фарсовые комедии — именно то, что я продолжал делать, неважно, понимали это он и студийные «шишки» или нет.
Возможно, они были введены в заблуждение тем, что, начав делать полнометражные фильмы, я искоренил метание тортов и сократил невозможные гэги вроде того, где нырял в цементную дорожку и вылезал наружу через несколько лет с китайским семейством.
Если бы они сознавали, что я, по существу, остаюсь фарсовым комиком, они не стали бы покупать для меня такие сюжеты. Их приобретения включали две бродвейские комедии: «Гостиная, спальня и ванна» (Parlor, Bedroom and Bath) и «Её картонный любовник» (Her Cardboard Lover). В «Её картонном любовнике» меня назначили на роль, которую на сцене играл Лесли Хауард, англичанин с газельими глазами и манерами под стать. «Метро-Голдвин-Майер» переименовала её во «Влюблённого водопроводчика» (The Passionate Plumber), что было ещё ничего в сравнении с тем, как называли нашу киноверсию критики.
Думаю, не совсем честно было бы обвинять Ларри Вейнгартена, Луиса Б. Майера или кого-либо ещё в том, что произошло со мной на их студии в мрачные дни Великой депрессии. В плохие времена индустрия развлечений всегда попадает под удар первой, а в начале тридцатых финансовые трудности кинобоссов соединились со звуковым переворотом.
Испытывая тяжкое давление со всех сторон, важные люди Голливуда были вынуждены пойти на эксперименты. Многие из них получились ужасающе, а это неизбежно, если эксперименты вызваны страхом и предпринимаются как последнее средство спасения.
Эксперимент, о котором я знаю больше всего, был проделан Луисом Б. Майером, когда он объединил Джимми Дюранте и меня в нескольких фильмах.
Никто не может сравниться с Дюранте, благослови его Бог, но, по-моему, мы просто не сочетались в одних и тех же фильмах.
В качестве динамо-машины в сногсшибательной команде «Клэйтона, Джексона и Дюранте» Джимми годами наэлектризовывал публику ночных клубов, водевиля и музыкальных комедий. Не было ничего смешнее Джимми, разносящего вдребезги пианино, или их номера «Дерево! Дерево! Дерево!», в котором всё было сделано из дерева, от спички до каноэ в натуральную величину и уборной, которую они выволакивали на сцену. Джимми успешно выступал (хоть и не в такой степени) на радио и позже блистал в собственных ТВ-шоу.
Но, бросив команду по совету «Метро-Голдвин-Майер» и почти полностью полагаясь на своё пение, игру на рояле и бесценную индивидуальность, Джимми оказался неспособен сделать ни одного успешного фильма.
Предполагаю, что без остроумных гэгов ему не хватало разнообразия, которое требуется от звезды экранной комедии, длящейся от 75 до 90 минут. Но это верно и для Эда Винна и B.C. Кларка — двух величайших клоунов столетия, хотя они использовали гениальные гэги, — так что моя догадка относительно Дюранте может быть неправильной.
В любом случае, на мой взгляд, незачем было смешивать или сравнивать таланты Дюранте с моими. И всё же Джимми был бы хорош в кино, если бы ему позволили создавать комедийные моменты, а не играть персонаж всю дорогу. Однако он был очень хорош в единственном качественном фильме, который мы сделали вместе. Думаю, так получилось потому, что персонаж, им сыгранный, сильно смахивал на реального Джимми Дюранте. Фильм назывался «Забегаловка» (Speak Easily), основывался на сюжете Кларенса Баддингтона Келланда и был снят по разумному комедийному сценарию.
Со времени, как нас с Джимми объединили в команду, до меня доходили слухи, что мистер Майер планировал повысить его зарплату до моего уровня. Это не слишком беспокоило меня, хоть и не радовало. С моим перечнем успешных фильмов я чувствовал, что прочно обосновался на «Метро-Голдвин-Майер», и не мог представить, что кто-то хочет от меня избавиться. Если бы Джимми Дюранте смог заменить меня, то только благодаря превосходству своих способностей.
