Они шли заросшей куманикой тропинкой, которая вела к бурной речке — той самой, куда однажды упала Марианна, что и ознаменовало ее первую встречу с Уиллоби. По пути они молчали — Марианна едва держала себя в руках, а Элинор, добившись одной победы, не собиралась торопить вторую. Перед ними протянулась длинная дорога, и, пройдя по ней немного, они остановились, чтобы оглядеться.
Одна из деталей пейзажа оказалась одушевленной; это был человек, поднимавшийся против течения на спине дельфина, чрезвычайно редкого средства передвижения за пределами жилой части Подводной Станции Бета. Лишь джентльмен мог позволить себе плавать на ручном морском звере. Через секунду Марианна восторженно вскрикнула:
— Это он! Это он! Я знаю, что это он! — и поспешила навстречу.
— Ты ошибаешься, Марианна, — крикнула ей вдогонку Элинор. — Это не Уиллоби. Этот господин недостаточно высок, и посадка у него другая. И посмотри, как неловко ему сидится верхом, я уверена, Уиллоби лучше управляется с морскими животными.
— Нет-нет! — отмахнулась Марианна. — Это он! Его осанка, его фрак, его дельфин, его шапка из выдры. Я знала, что он скоро вернется!
Она не останавливалась, и Элинор прибавила шагу, чтобы не отстать. Вскоре до джентльмена осталось каких-то тридцать ярдов. Марианна вгляделась в него снова — сердце ее сжалось, и она уже поспешила было обратно, когда джентльмен окликнул ее. С удивлением обернувшись, она узнала Эдварда Феррарса.
Лишь ему одному во всем свете могла она в тот миг простить, что он не Уиллоби; лишь он мог удостоиться ее улыбки, и, смахнув слезы, она улыбнулась, на время позабыв свои несчастья от радости за сестру.
Он неловко остановил дельфина, соскользнул с его хребта на берег и проводил взглядом до моря, куда тот сразу же устремился. Затем Эдвард сердечно поприветствовал девушек, и все вместе они повернули к Бартон-коттеджу.
Его приняли с большим радушием, особенно Марианна, которой, похоже, его приезд доставил куда больше удовольствия, чем Элинор. По правде сказать, встреча Эдварда и Элинор показалась Марианне такой же необъяснимо холодной, как и их поведение в Норленде. Манеры Эдварда, по ее мнению, ничем не выдавали его влюбленности. Он был смущен и будто бы не радовался встрече, не выглядел ни счастливым, ни веселым, говорил мало, и то из него приходилось вытягивать: «Нападали ли на ваш корабль морские твари?» — «О да». — «Кто-нибудь из команды погиб?» — «Несколько человек». А Элинор он не одарил ни единым знаком внимания. Марианна все больше недоумевала. Она почти уже негодовала на Эдварда — и мысли ее снова обратились к Уиллоби, который был ему прямой противоположностью.
После непродолжительного молчания Марианна справилась у Эдварда об их прежнем доме:
— На что стал похож милый, милый Норленд?
— Милый, милый Норленд, — ответила ей Элинор, — наверное, похож на Норленд, сообразный нынешнему сезону. Леса облетают, на берегах — кучи засохших водорослей.
— Ах, с каким непередаваемым чувством я смотрела когда-то, как волны прибивают к берегу эти отвратительные комки! Как я любила гулять по черте прибоя, когда они кружились у моих ног и убегали вместе с волной! Больше там некому ими любоваться. Теперь они — лишь ненужный мусор, их торопятся смести подальше от взоров!
— Не все разделяют твои саргассовы страсти, — возразила Элинор.
— Да, мои чувства разделяют нечасто, понимают немногие. Но иногда и такое случается.
После этих слов она погрузилась в задумчивость.
— Хорошо ли вам здесь живется? — спросил Эдвард. — Мидлтоны — приятные соседи?
— Ничуть, — ответила Марианна. — С соседями нам удивительно не повезло.
— Марианна! — ахнула ее сестра. — Как можно так говорить? Как можно быть такой несправедливой? Мистер Феррарс, это очень почтенная семья, и к нам они относятся с неизменной дружеской приязнью. Неужели ты забыла, сколько счастливых дней мы провели с ними вместе?
— Нет, — Марианна понизила голос, — как и все минуты мучений, пережитые по их милости.
Элинор не стала отвечать сестре; обратив свое внимание на гостя, она постаралась поддержать светскую беседу, рассказав об их нынешнем обиталище, о его удобствах и об остроумных методах сэра Джона по охране побережья, не спасших, однако, их пляжные увеселения от вмешательства чудовищной медузы. Ее повествование лишь иногда удостаивалось вежливых вопросов и замечаний. Холодный тон Эдварда и его сдержанность ужасно огорчали Элинор, пробуждали в ней досаду и даже обиду; но, решив крепче держаться за прошлое, она ничем не выдала своего недовольства и вела себя с ним ровно так, как подобает вести себя с другом семьи.
Глава 17
Миссис Дэшвуд удивилась появлению Эдварда лишь на мгновение. Она встретила его так ласково, что тут не устояла бы никакая застенчивость, сдержанность или холодность. Они начали изменять ему еще до того, как он вошел в дом, а благодаря сердечному приему миссис Дэшвуд от них не осталось и следа. Да и не мог мужчина, влюбленный в одну из ее дочерей, не перенести на нее часть этого чувства; Элинор с облегчением заметила, что Эдвард снова стал похож на себя прежнего. Скорее всего, догадалась она, после трудной дороги из Сассекса он все еще не оправился от морской болезни; и в самом деле, теперь она разглядела на воротнике его фрака следы рвоты.
Теперь, когда в нем проявилась прежняя к ним приязнь, не было сомнений, что его интересует их нынешняя жизнь. И все же, хоть он и был мил и внимателен, некоторое уныние не оставляло его. Это заметила вся семья, и миссис Дэшвуд, усмотрев причину такого настроения в несколько властном характере его матушки, села за обеденный стол преисполненная негодования против всех себялюбивых родителей.
— Каковы нынешние планы миссис Феррарс на ваш счет, Эдвард? — спросила она, когда все пересели к камину. Вечер выдался неестественно холодный, туман, казалось, подступал к самым окнам их уютной лачужки и сочился в щель под дверью. — Вам все еще прочат роль великого политика вопреки вашей воле?
— Нет. Надеюсь, теперь матушка уже убедилась, что к общественной деятельности у меня не больше таланта, чем склонности.
— Но как же тогда вы обретете славу? Ведь иначе вашу семью не удовлетворить, а без публичных выступлений, без стремлений, без желания очаровывать незнакомых людей, без уверенности в себе это может оказаться нелегким делом.
— Не стану и пытаться. Мне ни к чему слава, и у меня есть все основания надеяться, что я никогда ее не обрету. Благодарение богу!
— Я знаю, амбиций у вас нет. Ваши желания очень умеренны.
— Не умереннее, чем у прочих. Как и все, я хочу быть счастлив, и, как и все, счастлив я могу быть только по-своему. Слава мне ничего не даст.
— Ну разумеется! — воскликнула Марианна. — Как могут деньги или величие славы принести счастье?
— Величие славы, возможно, и нет, — ответила Элинор, — а деньги имеют к счастью прямое отношение.
