– А ты знаешь, что у него интрижка на стороне?
Пусть подловато, но он не давал ее Толе обет молчания.
– Догадываюсь, – усмехнулась Нина. – А что, это уже повсеместно известно?
– Слухами земля полнится.
И все равно сегодня не тот день, чтобы решать что-нибудь серьезное. Желая большего, можно потерять что имеешь. Но и удержаться он уже не мог: сейчас или никогда!
И он выпалил ей свое предложение: оставить мужа и выйти за него.
– Ты с ума сошел! – рассмеялась Нина. – А я, наоборот, хотела тебе сказать, что пора нам кончать эту бодягу. Как выяснилось, адюльтер – не мой жанр. Ни романов не хочу, а уж тем более второго замужества. Знаешь ведь, второй брак – это победа надежды над здравым смыслом. Где гарантия, что он будет удачнее первого?
– Гарантом – моя любовь, – полушутя-полусерьезно сказал он.
– Это мы уже проходили, – цинично ответила Нина. – Ты думаешь, пошла бы я замуж, если бы мне то же самое не говорил Толя? – И немного грустно: – Все, наверное, упирается в меня. Одной любви для брака недостаточно. Получается улица с односторонним движением.
– Ты никогда никого не любила?
– Только платонически. Твоего Довлатова, например. Но мы разминулись во времени. Я была малявкой, когда он умер. Ты – взамен.
Ну, не патология ли – быть у любимой женщины заместителем Довлатова? Да к тому же временщиком.
– Сережа пользовался успехом у женщин.
Красивый, высокий, бархатный голос.
– Не в этом дело. Он был безумно талантлив, – сказала Нина, как все довлатовские фанаты, сильно преувеличивая. – Но это вовсе не значит, что я бы захотела с ним близких отношений. Писателя лучше знать по его книгам. Ты, кстати, так и не сводил меня на его могилу, как обещал.
– Хочешь – завтра?
Чем не повод для продолжения отношений? Еще не все кончено – пусть в качестве Сережиной замены. Лучше так, чем никак. Тем более Довлатова она воспринимала исключительно на уровне текста. Видела бы его живьем! Не устояла бы. Он умел пленять именно такие, по-детски чистые и чувственные натуры.
Или она хочет кладбищенским походом завершить их любовное приключение?
Предложил ей заглянуть к нему, но она мягко отказалась: у нее дела.
Назавтра они отправились на могилу человека, с которого началось их знакомство. Время от времени он водил сюда его фэнов, а как-то даже сделал двухчасовое видео о Довлатове, начав его именно с этого еврейского кладбища, а потом развернув судьбу Довлатова ретроспективно: от посмертной славы до безвестной жизни в гуще русской иммиграции, опустив главную причину всех его несчастий – алкоголизм. Запои у него были страшные – не приведи никому Господь. И про это он тоже рассказал Нине – ее остро интересовало все, что касалось Довлатова. Нет, все-таки она влюблена в покойника – с этого у них началось и этим теперь кончается.
Памятник был бездарный, а профиль на Сережу вовсе не похожий. Поверху были положены по еврейскому обычаю камушки, а внизу – по русскому – стояли в вазе свежие цветы. Одно противоречило другому. Цветы не полагались на еврейском кладбище, а что означали камушки, никто из русскоязычников не знал. Такие же он видел когда-то на могиле Кафки в Праге, но никаких цветов там, понятно, не было. Будучи полукровкой, Сережа лежал в интернациональном отсеке кладбища. Его мать – тифлисскую армянку – тайно, за большие откаты, похоронили в ту же могилу: таково было железное желание Норы Сергеевны – вдова не решилась ослушаться. «Я потеряла не сына, а друга», – сказала мне Нора Сергеевна с надрывом, и тут до меня дошло, как Сережа был одинок в жизни, несмотря на обилие знакомых, родственников и собутыльников.
– Но была женщина, которую он любил? – с надеждой спросила Нина.
– Да, – согласился я. – Его первая жена.
Остаточные явления были, но он ее давно разлюбил. Их ничего больше не связывало. Она из него качала деньги и даже приписала ему отцовство своей дочери.
– Ты пересказываешь его прозу.
– Его проза насквозь автобиографична. Он не умел выдумывать, только смещал реальность.
– Ты его не любил?
– Не могу сказать. Но и особой любви между нами не было. В отличие от других, я ему не завидовал, и он это ценил, говорил, что я такой единственный.
– А чему завидовать?
– Все-таки выходили крошечными тиражами книжки, потом «Нью-Йоркер» стал печатать, начались переводы на другие языки. Слава к нему уже подбиралась, а он возьми и помри.
– Как он умер?
– Хуже некуда. По чистой случайности. Пил он по-черному и уползал тогда в свою нору – к любовнице в Бруклин. Там ему и стало плохо. Два латинос в «скорой помощи» из страха привязали его к носилкам, вот он и захлебнулся в своей блевоте.
И тут он вспомнил свой сегодняшний сон.
Снилось, что Парамонов берет у него машину, а возвращая, в ужасе шепотом сообщает, что в багажнике тело Довлатова. Такое могло только присниться – у него «фольксваген» с крошечным багажником. А в реальности Парамонов однажды сказал, что его раздражает незаслуженная слава покойника: «Не дает покоя покойник»… что-то в этом роде, почти в рифму.
Рассказать Нине?
Только не здесь, рядом с его могилой.
А ему Довлатов дает покоя? Вот он влюбился в женщину, которая отдалась ему только потому, что он был знаком с Сережей, и развлекал ее байками о нем. Если только не из мести мужу – Толино б***ство освободило ее от супружеских обязательств, почему самой не попробовать вкус измены? Попробовала – и разочаровалась. Выходит, это их последняя встреча? Лучше фона не придумаешь – кладбищенский ландшафт…
Они пошли к выходу, читая по пути еврейские имена на памятниках с могиндовидом. Говорить не хотелось. Или это могильная атмосфера склоняла к тишине?
Почему ему приснился этот сон, да еще с Парамошкой, к которому Довлатов относился раздражительно и на вопросы о его антисемитизме отвечал, что это только часть его общей говнистости. Впрочем, тема говна часто всплывала в его разговорах. Стоило ему начать ворчать на капризы престарелой Норы Сергеевны, та ему говорила: «Скажи спасибо, что говном стены не мажу». А сам Сережа часто говорил о «говне моей души», соединяя, как сказали бы формалисты, высокое с низким: «Все говно моей души поднялось во мне». Ни о чем этом он не рассказал Нине. Почему? Угождая ей и не желая смещать сиропный образ? А Довлатов был разный. Но кто не разный? Разве что Нина, но он в нее влюблен, а влюбленным свойственно идеализировать объект любви. Неужели они расстаются навсегда?
Быть того не может!
Наотрез отказалась пойти к нему, он подвез ее к дому, включил дворники, дождь снова зарядил – под стать его настроению.
Почему одной любви недостаточно на двоих?
Владимир Соловьев
Уничтоженные письма
Выбранные места из переписки с друзьями
