ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Касаемо Довлатова: он, конечно, не рассчитывал на Нобелевку, но огорчился бы, узнав, что ее получил другой русский прозаик.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Нормально. Достичь такого пика популярности, как Довлатов в России, – выше любых премий. Бесконечные переиздания, собрания сочинений, спектакли, фильмы, мемориальные доски, музей в Пушкинских Горах, а у нас в Нью-Йорке имя Довлатова присвоено отрезку улицы, где стоит его дом и где до сих пор живут Лена, Катя и Коля Довлатовы. А сколько книг о нем! Вплоть до воспоминаний его первой жены.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Забавная книга. Сцена ревности чего стоит! Как кавказский человек, Довлатов палит из двустволки по Асе Пекуровской.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Если это правда. Сережа рассказывал иначе – как он пытался покончить с собой в ее присутствии, а она и ухом не повела.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Ну, знаешь, такие демонстративные самоубийства… Апокрифа про Довлатова – вагон и маленькая тележка. Не относится ли попытка разыскать его мнимонастоящего биологического отца все к той же дежидовизации Довлатова? При той всенародной славе, как посмертная у Сережи, лучше бы он был без жидовской при**зди. Кой для кого. Не его первого и не его последнего отмывают от еврейства. Пусть уж лучше будет лицо кавказской национальности. А касаемо Пекуровской: для жен и слуг нет великих людей.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А для любовниц?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Люда Штерн с ее жалкими потугами добрать с помощью воспоминаний то, что не удалось в литературе? По сравнению с ее беспомощной прозой, по которой Сережа прохаживался довольно зло, ее мемуары, не всегда достоверные, хотя бы беззлобны, сочувственны к Довлатову. Один только недостаток – о ком бы ни писала, о Бродском или Довлатове, тянет одеяло на себя. Души в себе не чает! Но если пропустить всю эту автобиографическую бодягу, то да – есть полезная информация. Прежде всего – Сережины письма. Не сравнить с тем, что пишут довлатовофобы, хоть ее тоже иногда прорывает.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Довлатова отрицают те, кто знал его близко и для кого его нынешняя фантастическая популярность – ножом по сердцу. Даже для тех, кто делает хорошую мину при плохой игре и притворяется друзьями покойника. Воистину, избави меня, господи, от таких друзей, а от врагов я сам избавлюсь. Сколько завидущих, мстительных, реваншистских, а то и просто склеротических воспоминаний о нем. Б. жена, б. любовница, б. друг, б. коллега-соратник, а стал лютым литературным соперником.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Ты о Валере Попове! Какой он Сереже соперник! Довлатов всех своих б. соперников оставил далеко позади. Как говорил Бродский, за мною не дует. А кто самый завидущий, комплексующий, закомплексованный взбесился от зависти и вконец осатанел? Игорь Ефимов! Как психо– и социопат – опасен.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Самое смешное, что, весь обзавидовавшись, обвиняет в зависти к нему Сережу и объясняет этой мнимой завистью то, что Довлатов начисто порвал все связи с Ефимовым.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Нонсенс. Ты не больно жалуешь Фрейда, но тут типичный случай трансфера. Перенос собственных чувств – в данном случае зависти – на объект этих чувств. Грубо говоря: это не я ему завидую, а он – мне. А на Довлатове Ефимов и вовсе сломался. Червь зависти гложет не только его самого, но и его весьма средний талант. Все познается в сравнении. Я сравниваю с тем же одаренным Поповым – в Питере они с Довлатовым шли вровень, ноздря в ноздрю, но позднее, и особенно здесь, в Америке, Сережа пошел в обгон, оставив Валеру далеко позади.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Вот откуда у Попова такая заморочка с Довлатовым, бедняга. Выпустил в ЖЗЛ жалкую такую книжонку про Сережу.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Одним словом, чмо.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Мало того что ошибка на ошибке – это можно списать на амнезию или склероз, – так еще сознательное искажение фактов. Врет на голубом глазу! Когда этого самозваного биографа спросили, знал ли он, с каким великим писателем был знаком в Питере, он отшутился, хотя зависть уже ела его поедом: «Нет, это он после смерти так обнаглел». Хорошая мина при плохой игре. Не говоря о том, что его все время заносит на себя – скорее мемуар, чем био. А довлатовские мемуаристы пусть не все, но слишком часто ревизионисты и реваншисты. Даже его первая жена.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А тебе не кажется, что любые мемуары по изначальному импульсу – реваншистские? Если бы Осип Эмильевич не оставил жену дожидаться в прихожей, пока сам разговаривал с Мариной Ивановной о поэзии, кто знает, были бы написаны Надеждой Яковлевной два ее блестящих мемуарных тома, да еще с привеском?
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. При чем тут Надежда Яковлевна? Та пишет в параллель и вровень с мужем, а у Пекуровской с Довлатовым дуэль.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Ну и что? Ее книга, безусловно, талантливая, хоть и витиеватая, барочная, украшательская; много мусора – продолжение их даже не семейных, а любовных разборок.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Любовных и антилюбовных. Улица с односторонним движением. Сережа Асю любил до умопомрачения, а она была равнодушна – и к нему, и к его прозе. Судя не только по ее, но и по его воспоминаниям. И по его прозе. Тот же «Филиал» взять.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Два уточнения. Есть мнение, что это не любовь вовсе, а уязвленное мужское самолюбие. И еще. Ася Пекуровская не обязана любить ни Довлатова, ни его прозу. Уйма прецедентов – от Натальи Гончаровой до Марины Басмановой, отменно равнодушных к поэтическим достижениям Пушкина и Бродского. Что занятно – этот любовно-антилюбовный роман написан в один год с любовно-антилюбовным стихотворением Бродского.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Злобное стихотворение.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Ну да, женщины его воспринимают негативно. А мне нравится. Один из редких прорывов в высокую поэзию у позднего Бродского.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Обе героини даны под легко разгадываемыми псевдонимами: Тася – Ася, МБ – Марина Басманова. Ни одна из них не была Femme Fatale.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. И каждая стала ею для Довлатова и Бродского, соответственно. Вот почему оба произведения суть результат травмирующего любовного опыта.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Если так, то тут твой Фрейд уж точно не прав: пожизненные травмы случаются не только в детстве, но и в юности. Я бы только отметила тут моральное преимущество Довлатова: он честен перед самим собой, полагая любовь неизлечимой болезнью. Тогда как Бродский лукавит и, мстя за нанесенные ему душевные раны, в которых сам отчасти виноват, объявляет любовь забытой, преодоленной. Что не так. Откуда тогда такая страсть в этом мстительном стихотворении?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Что можно Зевсу, нельзя быку? В смысле: писателю позволено выражать свою любовь-нелюбовь, а его музе – нельзя?
