Покупку ни под какую дверь не подкладывали, а со словами, что какие-то знакомые избавлялись от уже ненужного предмета, вручили девочке.
Вот как на самом деле все обстояло.
А вам самому нравится, что Сережа „был не по-еврейски, а по-армянски“ щедр? По-моему, это проявление антисемитизма. Как и одна рюмка водки в день перед обедом врачами квалифицируется как алкоголизм.
Засим обнимаю вас с Леной. Лена».
Не знаю, как быть. Сообщить Изе Шапиро, что он антисемит?
Вот еще несколько его историй, где его самого нет, а главные фигуранты – Сережа и его брат Соломон Шапиро.
Когда Соломон собрался ехать в Россию и предложил Сергею встретиться в Питере с его двоюродным братом Борисом, большим прохиндеем, и передать ему что-нибудь, Довлатов испуганно замахал руками:
– Ни в коем случае! Он тебя ограбит!
***
Сергей не любил ничего банального, включая посещение музеев. Прожив десять лет в Нью-Йорке, он ни разу не был в Метрополитен-музее. Соломон, человек окультуренный, регулярный ходок в театры и музеи, пристыдил его и уломал-таки поехать с ним в Метрополитен. Они уже спустились в подземку, взяли билет, вышли на платформу, и тут Сергей с криком «Нет, не могу я это сделать!» рванул обратно, так никогда и не побывав в главном музее Америки, к ужасу Соломона, чья культуртрегерская миссия провалилась.
***
У Соломона на дне рождения одна одесситка, ярая матерщинница, желая польстить Сергею, сказала:
– Так смеялась, когда читала, что обоссалась!
– Я и не знал, что моя проза действует как мочегонное средство, – сказал Сергей.
***
Сергей Довлатов и Соломон Шапиро стоят на 108-й улице и беседуют. Соломон замечает рядом, в опасной к ним близости, собачьи какашки и предлагает Сергею отойти в сторонку, чтобы ненароком не вляпаться.
– Да не вляпаемся. Не обращай внимания. Продолжаем разговор.
Соломон, однако, настаивал. Тогда Сережа, не выдержав, растаптывает какашку ногой:
– Всё! Это уже произошло и осталось позади. Продолжаем разговор!
В другом варианте этой истории Довлатов вынимает из кармана чистый носовой платок и покрывает им собачье дерьмо.
Когда у Сергея начались проблемы со здоровьем и подозревали рак мочевого пузыря, его повезли на тест и должны были поставить катетер. Эту процедуру проводила русская медсестра, которая узнала Довлатова.
– Вы писатель? – спросила она, устанавливая катетер.
Превозмогая боль, Сергей закричал:
Да-а-а-а…
Тревога оказалась ложной.
– Рак пятится назад, – сообщал всем Довлатов.
В «Записных книжках» эта фраза отдана Лене Довлатовой.
Я уже писал, что с английским у Довлатова были сложные отношения: будучи перфекционистом, он стеснялся говорить на языке, который знал не в совершенстве. Искренне удивлялся, как я ориентируюсь на хайвеях по дорожным знакам: «Это ж надо успеть их прочесть на ходу, а потом перевести с английского на русский!» Еще говорил: «Дай бог понять одно слово из целой фразы. Хорошо еще, если это существительное или глагол, а если прилагательное или, хуже того, междометие?» Когда он хвастал своей американской любовницей и Изя ему сказал, что так он заодно подучит английский, Сережа ответил, что выучил пока что одно только предложение благодаря этой нимфоманке: «Fuck me hard», – вы, наверное, помните эту историю.
А вот другая история, опять-таки от Изи Шапиро, который удивился, узнав, что Довлатов боится ездить в метро и попасть в передрягу.
– Такой большой и сильный! Я маленький – и не боюсь.
– Дело в моем английском, – загадочно ответил Довлатов.
– Какое это имеет отношение к драке?
– Самое прямое! Когда дерешься, надо выкрикивать какие-то английские слова, а какие – я не знаю.
– Так вы его по-русски покройте, – нашелся Изя.
– А что, это мысль… – сказал Довлатов.
А Соломон Шапиро вспоминает, как встретил однажды Довлатова на 108-й улице с запиской в руках, которую дал прочесть Соломону.
Что сделать сегодня.
1. Позвонить Карлу Профферу.
2. Купить апельсиновый сок Норе.
3. Сделать ксерокс.
4. Не забыть не поздороваться с Моргулисом.
Сноска в тексте: Карл Проффер – один из Сережиных издателей, а Михаил Моргулис – тоже издатель, самодельный, с которым Сережа был на ножах.
А теперь слово Лене Довлатовой, у которой я сверяю выжатый из вспоминальщиков апокриф:
«Доброе утро, Вольдемар.
Ну и истории. От Соломона Шапиро? О чем так увлеченно мог Сережа говорить с Соломоном, чтобы заставить себя вступить в собачьи экскременты, лишь бы не прерывать такое событие? Накрыть носовым платком – больше в образе. И стилистически ближе.
Насчет списка дел. Сережа их писал в записной книжке, которую я называю книгой. Про это уже было не раз писано. Но это ладно. Пусть создаются мифы. Тем более они имеют право существовать в семействе Шапиро, с которыми мы с Сережей были долго в близких отношениях. Вот только мелкие детали все-таки выдают, что эти истории принадлежат человеку, который не обращает внимания на эти детали. В записке сказано между прочим, что надо купить „сок Норе“. Говоря отцу „Донат“, Сергей всегда называл Нору мамой.
Уверена, что Изя не называл свою маму „седенькой такой старушкой“. Изя все-таки не похож на работника конструкторского бюро, коллекционера анекдотов, рассказываемых в излюбленной ими манере: под Зощенко.
Мне кажется, чем короче такие истории, тем они лучше.
Простите, Вольдемар, за крисисизьм.
Лена читала эти воспоминания? Она все в них одобрила?
Только не обижайтесь на меня. Я ведь по-дружески, как вы и хотели, отметила мелкие несообразности.
Обнимаю, Лена».
Вольдемар Соловьев – Лене Довлатовой.
«Лена, на что мне обижаться? Наоборот, очень-очень вам благодарен. Это же не мои истории – за свои я отвечаю. Но довлатовские мифологизмы важны, чтобы сделать паузу в серьезном и драматическом драйве книги.
Все поправки, Лена, будут учтены – я для того вам и посылаю эти мемуаризмы, чтобы вы их откорректировали. Может быть, иногда стоит дать сплетню-легенду, а потом вашу поправку, чтобы оттенить легендарность Сережиной личности. Превращение человека в миф – процесс, который заслуживает если не анализа, то демонстрации. Это все, за редкими исключениями, доброжелательное мифотворчество – в отличие от поклепов завистливо-стукаческого жанра Ефимова или ревнивых вымыслов Попова.
