Она сияет лишь ночью, в свой черед.
Но ваши добродетели и днем и ночью
Изливаются на нас и украшают мир…
Ибо Солнце, благословенная принцесса,
От которого вы получаете сей божественный свет,
Куда величественнее того, от коего Феба
Получает свет на склоненное чело.
Уступая этой волне льстивых уверений, Диана приказала изображать себя в Ане в виде богини-охотницы, о чем свидетельствует описание от 1640 года: «Что еще весьма достойно внимания, так это длинная галерея слева, полная множества великолепных картин и пейзажей, а также портретов означенной Дианы де Пуатье, то изображенной в виде охотницы, то обнаженной, подобно Диане Античности, то одетой с великой пышностью, свойственной моде того времени, иногда — такой, как в совсем юные годы, иногда — постарше, словом, в различных ипостасях и убранстве».
Эти портреты, написанные в то время, когда Диане уже перевалило за пятьдесят, были, несомненно, идеализированы
[477]. Среди них могла находиться и «Диана-охотница», ныне хранимая в Лувре, созданная между 1550 и 1560 годами. Франсуаза Бардон так определила стилистические особенности этого произведения: «В сочетании мягкости и несколько фригидной хрупкости, в нематериальности плоти, лишь едва женственной, и этой тихой холодности есть напоминание об эстетике Фонтенбло. Однако в естественном моделировании тела, реалистическом изображении правой руки, точности воспроизведения украшения, скрепляющего ленту, видна принадлежность к французскому искусству — искусству, уже освободившемуся от итальянской манеры. Это стиль периода Ане — сочетание идеального и естественного».
По мнению того же автора, с этой картиной стилистически довольно сходна и «Диана» из коллекции Спенсера в Алторпе — поясной портрет охотницы. Иная версия картины — из музея Санлиса — запечатлела Диану на отдыхе, возлежащую подле оленя. Надпись на картуше картины Спенсера — цитата из псалма 42-го «Оливетанской библии» (французской версии, опубликованной Пьером-Робером Оливье в 1535 году для Водуа Альпийского):
Как олень, истомленный жаждой, стонет
У иссякшего источника,
Так стенает моя душа
Без тебя, о. Господи!
Король Генрих, как говорили, любил распевать этот псалом на охоте, а Диана отвечала ему пением другого гимна.
Вполне естественно, что все, кто благодаря родству, из соображений выгоды или из благодарности поддерживал отношения с Дианой, исповедовали культ новоиспеченной богини. Так обстояло дело в Бургундии с графом де Тоннер, Антуаном де Клермоном, супругом Франсуазы де Пуатье, сестры Дианы. В его замке Анси-ле-Фран самое почетное место в «зале Дианы», чей свод населяли божества Олимпа, отводилось именно богине-охотнице. Она представала застигнутой во время купания вместе со своими нимфами и поражающей проклятием Актеона, потом, в облике Дианы-Венеры, получала от Париса золотое яблоко за красоту, к великой досаде Минервы и Юноны. Благочестивые сентенции тщетно пытались смягчить языческий характер изображений. Так, над сценой с Актеоном можно было прочесть: «Господь, даруй славу нам, но во имя твое».
Неподалеку, в Танле, Франсуа д’Андело, брат Колиньи, в 1559 году тоже начал перестраивать свой средневековый замок. От этих строительных работ сохранилась угловая башня главного здания, известная как «башня Лиги». Там на фреске мы видим собрание богов, как на параде представших перед грозным оком Юпитера, мечущего молнии. Если воинственные божества снабжены привычными атрибутами — палицей, трезубцем или копьем, то богини вооружены лишь собственной красотой. Юнона, изображенная вместе со своим павлином, отвернулась от зрителя, зато Диана-Венера смотрит прямо на него.
Эта красивая совершенно нагая женщина с гармоничной фигурой и гладким, без единой морщины лицом простирает левую руку над головой Купидона, который извлек из колчана стрелу и собирается наложить ее на тетиву лука. Правая рука богини лежит на плече свирепого воина в доспехах и шлеме, а тот, в свою очередь, левой рукой ласкает бок дамы. Этот символ двойного обладания точно иллюстрирует отношения короля и его любовницы. Мифология была весьма удобным способом во всеуслышание прославлять несравненную власть герцогини де Валентинуа. Но и тут царила двусмысленность: был ли запечатленный на фреске Марс королем, коннетаблем де Монморанси, дядей д’Андело, или герцогом Франсуа де Гизом? Можно было выбирать по вкусу, тем более что никакие соображения не мешали увидеть Генриха II в Юпитере, возвышающемся над всей композицией. И тем не менее на фреске в Танле, как и во всех подобных изображениях, украшавших дома знати, Диана-Венера оставалась неоспоримой любовницей суверена королевского Олимпа.
Но было ли это пределом лести? Вовсе нет. Дю Белле принадлежала честь объявить, что власть Дианы над королем, воспеваемая всеми в образах античных легенд, была волеизъявлением самого Бога
[478]:
Мадам, не думайте.
Что Бог, который дарует свою милость,
Одних делает низкорожденными,
А других венчает короной,
Без причины даровал вам
Благородный ум, положение,
Нежность, изящество,
Добродетель, это великое благо,
Что сияет на вашем лице.
Сии дары Он в вас вложил,
Дабы через вас Его познали,
И этот великий Король
С непоколебимой верой
Вверил вам свою душу,
И чтобы Его привязанность
Благодаря вашему совершенству
Воссияла священным пламенем.
По велению Господа Диане надлежало просвещать и вести принца как под сводами дворцов, так и сквозь хитросплетения иностранной политики. Вы, — добавлял поэт, —
У кого нет иной заботы,
Кроме процветания Его величия
И стремления, чтобы все Его дети
Великими свершениями
Однажды сравнялись с Отцом.
Этим вы завоевали
Сердце всей Франции,
Которую нельзя покорить
Лишь величием или властью,
Если мягкость и кротость
Не идут об руку с ними.
Как это свойственно вам. Мадам.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЗРАСТ МУДРОСТИ
Глава I
ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛОВУШКА
Спасение Франции, благополучие короля и ее собственные интересы вынуждали Диану пристально следить за событиями за пределами государства. Через восемь лет после восшествия Генриха II на престол в центре внимания как Короны, так и герцогини де Валентинуа оставалась Италия.
