Что это было?
Возможна ли в земной жизни бесконтактная, вне (над?) физическая близость?
Неужели он умер?
Дверь в кабинет открылась.
— Дмитрий Иванович, — испуганно, но уже с возвращающимся почтением в голосе произнесла секретарша. — Это из администрации. Сейчас вас соединят с президентом.
— Звόник! Где Звόник? — вскочил с дивана Каргин.
— Я здесь, — следом за секретаршей вошла в кабинет Надя. На ее деловом костюме не было ни единой помятости, как будто она только что не лежала на диване с Каргиным, куда перенесла его как... пушинку? А вдруг и впрямь... не лежала?
— Шевели плавниками, служивая! — прикрикнул Каргин. — Все бумаги по «Новиду» мне на стол! Мухой!
— Уже там, — ответила Надя. — Слева в красной папке. Крупным шрифтом, чтобы вы могли прочитать, если будете без очков.
2
Следующие несколько дней в новообразованной государственной корпорации прошли в бессмысленной бюрократической суете, взметнувшейся, как пена над кастрюлей с супом, после телефонного разговора Каргина с президентом. Каргин таинственно помалкивал о содержании разговора, а потому столпившийся у кастрюли чиновный народ самостоятельно анализировал сложившуюся ситуацию. Ждали, причем одновременно, невообразимого повышения зарплат и... поголовного увольнения. Особенно волновалась женская, численно преобладавшая и успевшая мысленно (и без большой печали) распрощаться с достигшим пенсионного возраста начальником часть коллектива.
«Это правда?» — жарко шептала, наваливаясь на Каргина грудью, секретарша.
«Что?» — отстранялся тот от упругой, как будто с пружинами внутри, плоти.
«Что он хочет назначить тебя, — в мгновения сильных душевных переживаний она переходила на “ты”, — премьер-министром?»
«Откуда... Кто это сказал?» — изумлялся Каргин.
«Сказали...» — смотрела сквозь него широко открытыми глазами секретарша, должно быть уже видя пустынный премьерский этаж в Белом доме, посты охраны, приемную размером со спортивный зал и себя, покрикивающую на охранников, отдающую распоряжения нижестоящим сотрудницам.
«Иди, иди», — выпихивал ее за дверь Каргин, не давая однозначного ответа и тем самым поднимая градус женского (от их имени и по их поручению действовала секретарша) волнения до критического уровня.
— Скажи, что никого не уволишь и всем повысишь зарплату, — посоветовала Каргину Надя. Она, похоже, окончательно преодолела гравитацию пола (половую гравитацию?) и свысока смотрела на сослуживиц. — Иначе они сойдут с ума. Я передаю им твои указания, объясняю, кому надо звонить, какие письма подготовить, они ничего не соображают.
— Хорошо, — согласился Каргин, — собирай в актовом зале коллектив, я отвечу на все вопросы. Где эти... — он до сих пор с трудом произносил их имена (язык как будто примерзал к нёбу, по телу пробегала судорога), — Выпь и Бива?
— Ты что, — с плохо скрытым презрением посмотрела на него Надя, — до сих пор не понял? Они не бегают по первому звонку. Сами назначают время и приходят, когда считают нужным.
— С кем же мы будем проводить рабочее совещание? — тупо и безнадежно (он это предвидел) поинтересовался Каргин.
— Найдутся люди, — уверенно пообещала Надя. — Каждому овощу свой час.
— А сверчку — свой шесток. Время собирать камни, — развил народно-библейскую тему Каргин, — и... разбрасывать овощи.
— Ну-ну, — покачав головой, Надя вышла из кабинета.
— Где Палыч? — выждав пару минут, выскочил в приемную Каргин. — Я отъеду... по делам.
— А как же совещание? — ахнула секретарша.
— К президенту, — приложил палец к губам Каргин. — Быстро! Одна нога там, другая... — направился к лифту Каргин.
Палыч лихо подкатил к подъезду, едва только он вышел на набережную из стеклянных дверей. Подняв глаза на этаж «Главодежды», Каргин увидел ряд разноцветных (молодые компьютерщицы красили волосы в неожиданные цвета) женских голов, как подсолнухи к солнцу, повернутых в его сторону. Только подсолнухи обычно смотрят вверх, а головы смотрели вниз.
Он приосанился, ощутил себя вождем племени, выходящим из пещеры на бой с мамонтом. Женское внимание грело тщеславие, хотя Каргин знал, как капризен, ненадежен и неверен этот огонь. Но едва ли в мире существовал мужчина, им не опаленный. А что произойдет, если они все станут, как Надя, вдруг подумал он, если у всех у них...
Ответить на этот вопрос было так же трудно, как и на вопрос, есть ли жизнь после смерти. Садясь в машину, Каргин посмотрел на Москву-реку. Ему показалось, что ее свинцовую поверхность режут сотни острых плавников. В принципе, подумал он, между сухопутным деторождением и метанием икры нет большой разницы, если только размножающимся особям не надо будет лезть, как лососям, в одну реку. И еще он некстати вспомнил, что лососи мечут икру единственный раз в жизни, а потом погибают. Наверное, в этом заключалась высшая демографическая справедливость.
— В Каланчевский тупик, — сказал Каргин.
— К Нелли Николаевне? — уточнил Палыч, хотя мог бы этого не делать. Кроме магазина «Одежда», в Каланчевском тупике (во всяком случае, для Каргина) ничего представляющего интерес не наблюдалось.
— По твою душу, — вздохнул Каргин.
— Это как? — нахмурился, шевельнул усами Палыч. Как любой пожилой и солидный человек, он не любил неожиданностей.
— Вышло распоряжение,— объяснил Каргин, — с первого июля для водителей персональных автомобилей государственных служащих вводится униформа: фуражка с золотой кокардой, ливрея с галунами, перчатки и... белый шарф.
— Давно пора, — кивнул, подрезая не по чину разогнавшуюся маршрутку, Палыч, — а то в чем мне на яму, на мойку? Белый шарф — самое оно!
Доехали на удивление быстро. От Нового Арбата Палыч гнал по резервной полосе. Возле наряда ДПС за мостом на островке безопасности выстроилась вереница внедорожников с повторяющимися цифрами в номерах. Молодые и пожилые кавказского вида люди что-то недовольно бубнили в мобильные телефоны. Но Палычу майор только устало махнул полосатым жезлом. Неужели и они, проводил взглядом милиционеров Каргин, знают, что мне звонил президент? В России, подумал он, информация распространяется со скоростью мысли... президента. А раньше — великого князя, царя, императора, генерального секретаря ЦК КПСС.
Неведомая, но необоримая сила влекла его (как лосося на нерест?) к манекену в витрине магазина «Одежда». Магазин был храмом. Манекен — богом. Каргин — просителем. Не очень было понятно, кто в этой цепочке является жрецом. Каргин склонялся к мысли, что это видоизменившаяся Надя. Он понял, что люди во все времена обращаются к богу (богам), когда чувствуют подвох. Особенно когда перед ними, как у него после разговора с президентом, открываются новые горизонты и — одновременно — закрадывается подозрение, что эти горизонты — ложные. Ибо жизнь человека «от зловонной пеленки до савана смердящего», как полагали ветхозаветные пророки, есть ложь. А она, как и все на свете, бывает «прирученная» и «дикая». С «прирученной» ложью человек, как Каргин с «Главодеждой», постепенно сливается воедино. «Дикая» же — «Новид» — пугает его, как незнакомое чучело ворону на кукурузном поле.
