Миссис Янг, разумеется, жестоко выпороли в присутствии всей прислуги. Несомненно, мистер Уикэм прежде всего охотился за приданым моей сестры, которое составляет тридцать тысяч фунтов, однако я не могу избавиться от мысли о том, что его также привлекала возможность отомстить мне. Да, тогда бы он отомстил мне сполна. Таково, сударыня, правдивое изложение всех обстоятельств, касающихся меня и этого человека, и если вы не сочтете эту историю полнейшей выдумкой, то, надеюсь, не станете более винить меня в жестокости по отношению к мистеру Уикэму. Мне неизвестно, каким образом, с помощью каких уловок он ввел вас в заблуждение, однако тому, что его обман удался, вероятно, не стоит удивляться. Не зная всех подробностей, вы не сумели бы его уличить, а подозрительность чужда вашей природе. Быть может, вас удивит, что я не рассказал всего этого вчера вечером, однако тогда я недостаточно владел собой, чтобы решить, насколько я могу быть с вами откровенен. За подтверждением всего вышеизложенного вы можете обратиться к полковнику Фицуильяму. Как моему родственнику, близкому другу и, более того, одному из душеприказчиков моего отца, ему неизбежно становились известны все подробности описанных мной событий. Если ваша неприязнь ко мне обесценивает все мои заверения, то поверить словам полковника Фицуильяма подобные причины вам не помешают, и дабы вы могли сразу справиться обо всем у него, я постараюсь найти способ передать вам это письмо в утренние часы. Пусть Господь хранит вас и избавит Англию от ее нынешних бедствий.
Фицуильям Дарси
Глава 36
Когда мистер Дарси вручил Элизабет письмо, она отнюдь не ожидала того, что он вновь станет просить ее руки, однако и вовсе не могла предположить, что бы он мог еще написать. Она так торопилась это выяснить, что едва осознавала смысл написанного, и, спеша перейти к следующей фразе, не успевала сосредоточиться на той, которую только что прочитала. Она сразу сочла притворством веру мистера Дарси в то, что ее сестра была поражена недугом, а его перечисление истинных, более тяжких возражений против этого брака слишком разгневало ее, чтобы судить о них здраво.
Но когда этот предмет сменился рассказом о мистере Уикэме, Элизабет смогла несколько более внимательно прочесть описание событий. Если описание это было правдивым, то все ее представления о благородстве мистера Уикэма рассыпались прахом — и в то же время оно поразительно сходилось с историей, рассказанной им самим. Ее чувства становились все более мучительными и все менее определенными. Изумление, тревога, даже ужас полностью завладели ею. Элизабет желала, чтобы все это оказалось ложью, и непрерывно восклицала:
— Это неправда! Быть того не может! Какая ужасная клевета!
В сильнейшем смятении, не зная, о чем и думать, она пыталась продолжить прогулку, но безуспешно: не прошло и минуты, как Элизабет вновь развернула письмо и, взяв себя в руки, насколько это было возможно, с тяжелым сердцем вернулась к рассказу об Уикэме и заставила себя вчитаться в смысл каждого предложения. История его отношений с семьей Дарси полностью совпадала с рассказанной им самим, да и доброе отношение к нему покойного мистера Дарси, хоть Элизабет ранее и не знала, насколько щедр он был, тоже не противоречило его словам. Но измыслить такое наказание для глухого мальчика-коню-ха! И из-за такого пустячного проступка! Решительно невозможно было поверить в то, что человек столь благородной наружности, как Уикэм, способен на подобную жестокость. Нельзя было не чувствовать, что один из рассказчиков бессовестно лжет, и несколько мгновений Элизабет убеждала себя, что ее первоначальное мнение было верным. Но когда она еще несколько раз внимательнейшим образом прочла о том, как Уикэм, обманув все надежды старшего мистера Дарси, прекратил боевое обучение и получил взамен внушительную сумму в три тысячи фунтов, то снова начала колебаться.
Она отвлеклась от письма, постаралась по возможности беспристрастно взвесить каждое обстоятельство, обдумала правдоподобность каждого заявления, но — увы, без особого успеха. Утверждения каждой из сторон были бездоказательными. Она вновь прочла письмо, но каждая строка в нем доказывала, что история, подробности которой, по ее мнению, могли разве что изобличить мистера Дарси еще полнее, вдруг получила объяснение, делающее его поведение безукоризненным.
О прежней жизни Уикэма в Хартфордшире знали лишь по его же рассказам. Что до его истинного характера, то Элизабет не стала бы наводить о нем справки, даже если бы имела такую возможность. Его голос и манеры сразу внушили всем, что ему присущи всевозможные добродетели. Она попыталась припомнить хоть один его добрый поступок, хоть какое-то свидетельство его прямоты и прекраснодушия, которое можно было бы противопоставить нападкам мистера Дарси, или хотя бы отыскать в нем некую добродетель, не вязавшуюся с разгульным и праздным образом жизни, в котором Дарси обвинял его. Но на ум ей ничего не шло.
Она отчетливо вспомнила всю их беседу с Уикэмом в тот первый вечер у мистера Филипса. Многие его выражения еще были свежи в ее памяти. Теперь ее поразила неуместность подобного разговора между малознакомыми людьми, и она удивилась, что это раньше не пришло ей в голову. Она увидела, как бестактно он рекомендовал себя и как его поступки расходились со словами. Элизабет вспомнила, как он хвалился, что не боится встречи с мистером Дарси — пусть уж мистер Дарси уедет, если захочет, он ему не уступит, — и все же не осмелился через неделю появиться на балу в Незерфилде.
Она также вспомнила, что до тех пор, пока обитатели Незерфилда не уехали, он никому, кроме нее, не рассказывал своей истории, но после их отъезда о ней вдруг повсеместно заговорили. И у него не возникло сомнений или сожалений по поводу того, что он порочит имя мистера Дарси, хоть ранее он и уверял ее, что уважение к отцу никогда не заставит его дурно отозваться о сыне.
Все его поступки теперь представали в совершенно ином свете! Элизабет более не находила достойных объяснений отношению Уикэма к ней самой: он либо обманывался насчет размеров ее приданого, либо тешил свое тщеславие предпочтением, которое, по ее мнению, она выказывала ему самым неосторожным образом. Желание оправдывать его становилось все слабее и слабее, а что до правоты мистера Дарси, так Джейн уже давно уверяла ее в том, что во всей этой истории с Уикэмом никаких предосудительных действий он не совершал. И несмотря на его высокомерные и отталкивающие манеры, Элизабет ни разу за все время их знакомства не довелось заметить ничего, что свидетельствовало бы о его несправедливости или бесчестности.
Она сгорала от стыда за свое поведение. Стоило ей подумать о Дарси или об Уикэме, как она тотчас же видела собственную слепоту, предвзятость, глупость, предубеждение. Если бы ее кинжал был при ней, то Элизабет упала бы на колени и, ни секунды не колеблясь, нанесла бы себе семь ран позора.
— Как недостойно я себя вела! — вскричала она. — Я, так гордившаяся своей проницательностью! Я, считавшая, что полностью владею своим духом и телом! Как часто я смеялась над великодушием сестры и питала свое тщеславие бессмысленными подозрениями! Как унизительно для меня это открытие! О, будь тут мой наставник, он отхлестал бы меня до крови влажной бамбуковой плетью!
