– А в своем качестве ты существуешь? Или роль связного пожизненна?
– Балда, – отрезал он. – Связной я не всегда и не по своей воле. А что я делаю в Городе в настоящее время, не знаю. Не помню.
– Десять лет прожил и все забыл?
– На какие-то часы или минуты – да. Не спрашивай об этих годах – не вспомню. Да и не для того мы встретились. Не для взаимных воспоминаний.
– А для чего?
– Подумай, – улыбнулся он дружески и доброжелательно. Так улыбаюсь я приятному собеседнику или обрадовавшей встрече.
– И думать нечего. Я заблудился, а ты выведешь.
– Эгоист, как всегда. О друзьях забыл?
– Ничуть. У тебя не постная физиономия. Значит, они где-то рядом.
– Это вторая часть задачи. Не плачь – выведу. Только сначала поговорим. – Лицо его напряглось, словно он приложил к уху микрофон невидимой телефонной трубки.
– Внимаешь приказу?
Он не ответил.
– Это «они» так считают?
Он нахмурился.
– Не повторяй прежних догадок. Я знаю то, что мне нужно знать в настоящую минуту. А теперь слушай. Помнишь, что говорил на парижском конгрессе американский фантаст? Не помнишь – напомню. – Он процитировал: «Мне радостно думать, что где-то в далях Вселенной, может быть, живет и движется частица нашей жизни, пусть смоделированная, пусть синтезированная, но созданная для великой цели – сближения двух пока еще далеких друг от друга цивилизаций, основы которого были заложены еще здесь, на Земле».
– А что последовало? – спросил я, не скрывая иронии.
– Наивный вопрос. Вы видели. Они все-таки создали мир по земным образцам, высшую форму белковой жизни, сиречь гомо сапиенс. Разве Город с его окрестностями не благодатный слепок с Земли и землян, с их буднями и праздниками, мечтами и надеждами?
– Ты спрашиваешь как моя копия или как их связной?
– Не разделяй, – поморщился он.
– Тогда единственно возможный ответ: нет! Не благодатный слепок.
– Погоди, – перебил он меня, – я еще не закончил. Людям этого мира было дано все для дальнейшей разумной эволюции – земная природа, земные жилища, земной транспорт, земная техника и – самое главное – земная пища в неограниченном объеме с неограниченным воспроизводством.
Мне надоела эта подсказанная извне преамбула. Ограниченная мысль технически сверхвооруженных копиистов нашего мира действительно не понимала, что она недодумала.
– А что же дал этот созидательный опыт, товарищ связной? – Я поднял брошенную мне перчатку. – Каждому по потребностям? Кучка подлецов в серых мундирах по-своему поняла этот принцип. Потребности у них – будь здоров! А народу – дырка от бублика: боятся вздохнуть в этой уродской утопии. Ваши сверхмудрецы создали модель капиталистической цивилизации в ее наихудшем, диктаторском варианте. Воспроизведена техника, кстати, не во всем умно и последовательно. Воспроизведена природа – тоже не очень грамотно. Воспроизведено общество, социальной структуры которого модельеры так и не поняли.
– Я знаю, – сказал он грустно.
– Сам допер или запрограммировали?
Он не принял шутки. Он был не мной, а связным пославших его ко мне.
– Они уже осознали, что в чем-то ошиблись, – продолжал он, как лента магнитофона, – но в чем, как и когда, они не знают. Эксперимент не удался, но остановить его уже нельзя. Это как цепная реакция: не вмешаться, не задержать, не повернуть.
– Повернуть можно, – сказал я.
– Как?
Что я мог подсказать без Зернова? Мы еще не сделали всех необходимых выводов. Единственное, что я мог взять на себя, – это совет не мешать людям. Любое вмешательство извне неминуемо приведет к новым ошибкам. Человек не научит пчелу строить соты, и никакая суперпчела не построит идеального человеческого общества.
– Рано советовать, – сказал я. – Если нас и пригласили как экспертов, то мы еще мало знаем, чтобы дать разумный совет.
– Ты готов его дать.
– А ты знаешь какой?
– Конечно.
– Так о чем же разговаривать? Кому и зачем нужна эта встреча?
Он обиженно нахмурился – снова Юрка Анохин, дубль, двойник, человек. И как похож на меня – и в радости, и в обиде. Но, честное слово, я не хотел его обижать.
– Ты меня не понял, старик. Кому вообще нужны наши советы? «Облакам» или их созданиям? Если об этом просят твои хозяева, скажи: не вмешивайтесь! Люди сами найдут отправную точку прогресса. И советы им не нужны. С нами или без нас (я невольно повторил Зернова), а они свое дело сделают. Подождите.
– Как долго?
– Я не пророк. Революцию не предсказывают – ее делают.
– Кто делает?
– Ты явно глупеешь, Юрка, когда перестаешь быть мной. Люди, сами люди, дружок, делают революцию. Обыкновенные люди. Встретишься на улице – не обернешься.
Я замолчал. Он, двойник, конечно, понял меня. Он, связной, посланец другой цивилизации, еще раздумывал. Может быть, мои ответы через него снимали чьи-то рецепторы. Могли ли «они» понять, что не вожаки, а массы куют победу, что матч выигрывает не центрфорвард, забивший решающий гол, а вся команда, девяносто минут готовившая этот гол.
– Эксперимент давно уже вышел из-под контроля экспериментаторов, – помолчав, прибавил я. – Он продолжается сам по себе. Как ты сказал? Цепная реакция? Что ж, верная мысль. Теперь нужно ждать взрыва.
– Когда?
– Скоро.
– И тогда вы уйдете.
Он вздохнул: это был не вопрос, а вывод.
– Ты думаешь?
– Знаю, – повторил он. – Когда ты перестанешь спрашивать меня о субзнании?
Значит, скоро домой. Теперь и я вздохнул. Радость и горе стали рядом, вместе заглядывая в будущее. Радость встречи с Землей, с родным небом, близким и любимым, и делом, которому ты служил. И горечь расставания с людьми, которых ты тоже успел полюбить, и делом их, которое тоже стало твоим. Что связывает бойцов, снова встречающихся в День Победы? Воспоминания? Поиски прошлого? Или память о погибших друзьях? Нет, пожалуй, счастье самой победы, добытой вместе, в одном строю. Я не могу, не хочу уйти раньше.
– Только нам не встретиться в этот день, – грустно улыбнулся он, – ни завтра, ни спустя годы. Да я бы и не узнал тебя.
Мне вспомнилась вдруг случайная встреча на улице – даже не встреча, а какой-то кинопроход: взглянули друг на друга в толпе и разошлись, не вспомнив, не узнав.
– Это был ты?
– Возможно… – Он пожал плечами. – Сейчас я не знаю, чем занимаюсь в Городе, как зовусь, где живу.
– Но ведь ты знаешь Город? – настаивал я.
– В данную минуту только через тебя. Таким, каким его знаешь ты. А вообще, вероятно, даже лучше. Но сейчас не помню, не спрашивай. И не спрашивай о заводе: я знаю его таким, каким его увидел и понял ты. А мое личное бытие началось, как и в прежних встречах, в гуще красного киселя. В первичной материи жизни, как говорит Зернов. Я еще разок хлебну этой кашки, если все же придется встретиться.
