Томпсон придумал и рассчитал все это с быстротой электронной машины. Теперь я понял, что изменилось в нем. Земной Томпсон был чуточку медлительнее и не то чтобы туповат, но тяжелодумен: сказывался возраст. Здешний Томпсон не казался моложе, но возраст его не обременял мышления. Биологически это была та же человеческая структура, но психологически уже иная: в другой среде, в других условиях психологический облик мог приобрести с годами и другие черты. А может быть, изменилась и биологическая структура, может быть, реконструируя, «облака» исправляли ее, обновляли «уставшие» клеточки мозга, склеротические сосуды, сердечные клапаны. Сидевший передо мной Томпсон был просто совершеннее своего земного аналога, а в связи с блокадой каких-то ячеек памяти деятельность других приобрела большую активность и направленность. Должно быть, и в земном Томпсоне где-то жило тяготение к передовой, прогрессивной мысли – быть может, неосознанное, запрятанное в неконтролируемые глубины подсознания. «Облака» извлекли и освободили его – вот и родился новый Томпсон с той же внешностью, но с другим сознанием и мышлением.
– Пошли, – сказал Мартин, выводя меня из задумчивости, должно быть уже затянувшейся. – Не боишься? – спросил он уже в коридоре.
– Кого? – усмехнулся я. – «Омон» не континуум. Чудес не будет.
– Грязная работа, – вздохнул Мартин. – А начинать и заканчивать ее будем мы.
Мне стало не по себе. Должно быть, Мартин заметил это, потому что прибавил уже другим тоном:
– В Сен-Дизье мы не дрогнули. А ведь Этьен здесь такой же подонок. Даже хуже.
Молча мы погасили фонари в коридоре, молча дошли до тупичка, где находились комнаты Этьена, молча открыли дверь ключом, оказавшимся у Мартина, и расстались. Мартин ушел в темноту коридора, а я – в полутьму передней, куда проникал свет из комнаты: на камине в ней догорал крохотный огарок свечи. Вероятно, Этьен перед сном забыл погасить его и уже не просыпался. А спал он странно тихо, почти беззвучно, на спине, мертвенно-желтый, застывший, словно покойник.
– Этьен! – позвал я негромко.
Он открыл глаза и долго всматривался, видимо полагая, что это сон. Наконец он разглядел мои мундир и сел на постели.
– В чем дело?
– Потрудитесь одеться и следовать за мной, – произнес я в стиле ходких детективных романов. Рука в кармане нащупала пистолет.
Должно быть, Этьен заметил этот жест.
– К-куда? – спросил он, заикаясь.
– В Главное управление.
– Это ошибка, – сказал он твердо.
– Выполняйте приказ. – Я добавил металла в голос.
– Уверяю вас, что это ошибка, – повторил он. – Разрешите, я при вас позвоню комиссару.
– Не торгуйтесь, – оборвал я его. – Экипаж ждет. Мигом.
– У вас будут неприятности, – предупредил он, уже одеваясь.
Испуг его прошел, остались лишь злость и уверенность в том, что в полиции все разъяснится и мне же влетит. Приказ спуститься по черному ходу несколько изумил его, но я объяснил, что не стоит ему попадаться кому-нибудь на глаза под эскортом полицейского. А далее все произошло точно так, как наметил Томпсон. У выхода я столкнул его по лестнице в подвал, а Мартин внизу подхватил, зажав ему рот так, что он даже не вскрикнул.
В бывшую нашу редакцию мы вошли вслед за влетевшим Этьеном. Он еле удержался на ногах от пинка Мартина и сейчас оглядывался растерянно и недоуменно, явно ничего не понимая. У стеллажей, заставленных ящиками с вином и консервами – типографию нашу Этьен превратил в склад для хранения непортящихся продуктов, – за непокрытым деревянным столом, где лежали раньше наши первые гранки и куда сейчас сгружались с полок коньяк и сардины, сидел малый Совет Сопротивления, заседание которого, как точно было известно Этьену, должно было состояться на шесть часов позже и совсем не в подвале его гостиницы. Удивило Этьена, как, впрочем, и меня, и присутствие Зернова в четверке Совета – для владельца «Омона» и тайного полицейского агента Зернов был малоприметным писарем мэрии, сбежавшим от «диких» к радостям городской жизни. Удивленно посмотрел Этьен и на Томпсона: видимо, о том, что он тоже входил в Совет, провокатор не знал.
– Дайте ему стул, – сказал Фляш.
Мартин, стоявший рядом со мной у двери, подвинул стул. Этьен сел, внимательно разглядывая сидевших против него. Два трехсвечника создавали довольно сносное освещение.
– Может быть, мне объяснят, что означает этот спектакль, в котором участвуют псевдошоферы и лжеполицейские? – спросил он высокомерно.
Если бы он знал, что одним только этим вопросом, разоблачающим мою роль в полиции, он сам выносит свой смертный приговор!
– Оставьте этот тон, Этьен, – сурово сказал Фляш. – Не время дурачиться!
– Я хочу знать, что здесь происходит.
– Суд.
– Кого же судят?
– Вас.
Мертвенно-желтое лицо Этьена не выразило ни удивления, ни гнева.
– Могу я ознакомиться с обвинительным заключением?
– По известным вам обстоятельствам, мы избегаем документации. Все, что вас интересует, будет изложено устно. Вас обвиняют в прямом предательстве акций Сопротивления.
– Каких именно?
Я даже залюбовался тем хладнокровием, с каким вел страшную для него беседу Этьен. Неужели он так верил в свою безнаказанность?
– Рукопись статьи Стила, известная только вам и оказавшаяся в руках полиции. Стил, как вам известно, вынужден был бежать из Города.
– Не помню. Это было так давно. Память…
– Есть события более поздние. Разгром газеты.
– Она выходит.
– Вопреки вам.
– Я сам оборудовал ее типографию.
– И дали адрес полиции.
– Почему я? Где доказательства?
– Нас давно предупреждали о вас как о потенциальном предателе. После ареста Джемса за вами было установлено наблюдение. О завтрашнем заседании Совета все известно полиции. Дом уже с вечера оцеплен.
– Все это еще не доказательства.
– О завтрашнем заседании Совета, кроме вас, знали только мы – четверо.
– Так поищите виновного среди четверых. Может быть, вы? – Смешок в лицо Фляшу. – Или он? – Кивок в сторону Томпсона.
Члены Совета переглянулись. Неужели они отступят перед спокойствием Этьена? Ведь спокойствие – это его оружие. Но я ошибся.
– К чему эта канитель, – сказал Стил, – оставьте нас вдвоем. Я задушу его вот так, – он поднял скрюченные пальцы, – и рука не дрогнет. За мальчика.
– Вы будете обыкновенным убийцей, Стил. Едва ли вас это украсит, – пожал плечами Этьен.
Члены Совета молчали, что-то обдумывая. Что?
– Если они его пощадят, – шепнул я Мартину, – я убью его здесь же при всех.
