Конечно, я не делился этими мыслями на встрече с подпольщиками в бузинных зарослях заброшенного карьера. После обмена паролями мы с Бентом – а он, видимо, и был наделен полномочиями – сразу перешли к делу. Зернов приучил меня к шахматным аналогиям, и мне очень хотелось бы сравнить наш разговор с испанской партией, выдвигающей уже в дебюте слонов и коней, причем роль слонов играли бараки в рудничных поселках железа и меди, а более маневренных коней – разбросанные участки: лесоповал, каменоломни, открытые карьеры угля и марганца и заготовки угля древесного. В царстве каменноугольных шахт сжимался самый мощный кулак, а забытые тут же подали голос:
– Больница и лазареты тоже могут выделить добровольцев.
– И могильщики.
Никто не засмеялся: могильщики в Майн-Сити составляли массивный и подвижной отряд.
– Могильщиков мы используем, – сказал Бент, – не по специальности, конечно, – впервые допустил он вызвавшую усмешки шутку, – а больницу и лазареты в поселках надо укреплять, а не разбазаривать. Драться придется везде: будут убитые и раненые. Всех бывших санитаров и фельдшеров, не говоря уже о врачах, которых в целях наказания используют кое-где и в каменоломнях и в шахтах, – обратился он ко мне, – необходимо перевести в больницу и в лазареты. Поручите Джемсу – он сделает это постепенно и осторожно.
О директивах не спорили: ни о сроке восстания, ни о его характере – массовом, внезапном и одновременном. Первоначальная атака сосредоточивалась на складах, причем винный решили взорвать, а вещевой и оружейный разгружать постепенно уже в ближайшие дни. Полицейские мундиры, помимо уже выданных Мартину, также отправить в Город, а форму стражников, несколько отличную от патрульной, использовать тут же для ударных отрядов. Их же вооружить полностью до начала восстания. На складе по спискам находилось свыше трех тысяч автоматов, столько же пистолетов с многопатронными магазинами и великое множество ножей и пик, которыми подгоняют рабочих на каменоломнях.
– Мы можем создать пятитысячную армию для удара по Городу. Тысячи две вооружим для охраны порядка в лагере. Понадобится – дадим больше, – сказал Бент.
Я высказал предположение о побочной опасности, какую может создать даже победоносная операция. Могут начаться погромы и грабежи в административных поселках, поджоги бараков и складов, а массы освобожденных рабочих, для которых не найдется оружия, разбредутся кто куда, бросив на произвол судьбы рудничные богатства. Бент сказал, что это предусматривается. Для предотвращения возможных эксцессов и создается внутренняя охрана; рабочим разъяснят, что ни Город, ни мы их не прокормим, а лагерь перестанет быть лагерем: колючую проволоку удалят, по всей территории городка восстановят полную свободу передвижения, на рудниках и в шахтах введут нормальный рабочий день и сдельную оплату труда, а когда позволят обстоятельства, то снесут бараки и предоставят рабочим земельные участки для постройки собственных и кооперативных домов. Не все поверят, конечно, но и неповерившие вынуждены будут вернуться, когда не найдут работы в Городе. А труд шахтера будет, естественно, выше оплачиваться, чем труд городского ремесленника.
Я внутренне усмехнулся, вспомнив зерновские слова о том, что с нами или без нас обитатели этого мира сами решат все свои проблемы, а нам требуется только подсказывать, если подсказка требуется. Ну, я и подсказал в соответствии с решениями нашего Совета Безопасности после захвата власти в лагере повстанческим отрядам овладеть железной дорогой и товарной станцией с примыкающим к ней Си-центром. Продуктовые запасы Си-центра, пояснил я, настолько велики, что могут обеспечить по меньшей мере десяток таких городков, как Майн-Сити. Со мною согласились, равно как с предупреждением, что все действия, в свою очередь, должны быть согласованы с действиями повстанческих отрядов в Городе.
Я передал Бенту список информаторов вместе с пожеланием Томпсона никого не трогать до начала восстания. «А семерых убрать немедленно», – прибавил я. Эти семеро были чиновниками, с которыми общался Бойл во время своих инспекционных поездок по рудничным поселкам. В защиту их не прозвучал ни один голос. Не вызвала споров и судьба Онэ. «Первый доносчик», «жаба», «торгует пайками, должностями и привилегиями». Голоса в темноте не скупились на характеристики. Но когда я рассказал о том, что видел человека на лесной тропинке по дороге сюда, все смолкли: прямо над нами обрывалась эта тропинка на срезанной взрывом каменной осыпи. Я рассказал и о взрыве, заранее подготовленном, чтобы остановить любителей подслушивания и слежки.
– А может быть, он и сейчас там? – предположил кто-то.
– Сомневаюсь, – не согласился Бент. – Скорей всего, он сразу удрал, как только убедился, что подслушать нельзя. Странная прогулка. Вероятно, он рискнул на нее, потому что увидел вас с Джемсом.
Люди встревожились:
– А вдруг он уже поднял шум и собирает стражников?
– Нет, – сказал я, – во-первых, он действительно видел меня, а во-вторых, я напомнил ему о возможности смертного приговора за излишнее полицейское усердие.
– Я вообще удивляюсь этому трусу, – вернулся к высказанной мысли Бент, – ведь он никуда не ходит один – только к себе в канцелярию да в ресторан для служащих, где и торчит до вечера.
– А вечером?
– Идет домой. Не один. Всегда с кем-нибудь.
– Пусть этим «кто-то» будет Джемс.
– Не выйдет, пожалуй, – усомнился Джемс. – Не доверяет он мне. Даже разговаривая, сквозь зубы цедит.
– А ты шепни ему по секрету, что я отослал тебя с полдороги в каменоломни. Сыграй подозрение: почему каменоломня, почему ночью? Спроси совета… Возможно, клюнет. Он – недоверчивая скотина, но твой наивный испуг может подействовать. Ты, конечно, скажешь, что благодарен мне за твой перевод в канцелярию, но подозреваешь в этом и какой-то непонятный тебе умысел. Важно, чтобы ты проводил его до дому из ресторана. Улица освещается?
– У дома? Нет.
Участь Онэ была решена.
38. Началась увертюра
Решена, но отсрочена. И не по нашей вине. Корсон Бойл любил неожиданности.
Он примчался верхом, как обычно, но на этот раз, несмотря на не близкий путь и не легкую скачку, не обнаружил и тени усталости. Глаза даже улыбались, но не весело и не добро. Возраставшая тучность, казалось, совсем не стесняла его: он сел даже не в кресло, а на скамью, подвинув ее углом к столу без особых усилий и без одышки.
Я встал.
– Сядь, пока кто-нибудь не сел на твое место.
Кардинал гневался, и я знал почему. Онэ все-таки сумел воспользоваться телефоном.
– С кем ты встречался в каменоломне? – спросил он в упор без всяких подходов.
– С главарями очередного возмущения в Майн-Сити. – Я не замедлил ни секунды с ответом.
Этого он не ожидал, даже растерялся, уронил и поймал сигару. Я никогда еще не видел растерянного диктатора и не преминул насладиться зрелищем.
