Жанвье прав: судя по всему, к удару колокола «Мортон и компания» будет проглочена целиком.
Я вежливо улыбаюсь Кингстону и развожу руками: мол, ничего ни продавать, ни покупать не собираюсь.
– У меня нет акций, мистер Уэнделл. Я не играю на бирже.
– Так сыграйте. Нет наличных – кредитую.
– Спасибо. Предпочитаю другую игру, мистер Уэнделл.
– В политику? – понимающе кивает глава партии.
– Как вам сказать… – неопределенно говорю я.
Я все знаю от Бойля, – Уэнделл серьезен и проницателен, – все, кроме того, что вы ему не рассказали. А ведь вы кое-что оставили про запас. На всякий случай. Не правда ли?
– Это он так думает?
– Это я так думаю. Потому что давно к вам приглядываюсь. Вы клад для Стила, если б только он был помоложе и меньше времени тратил на своих коров и пшеницу. Вы лучше меня оценили опасность одного из наших противников на будущих выборах. Догадываюсь и о его роли в «Аполло», и о том, что вы в чем-то ему помешали. Ведь Бидо застрелили не просто конкуренты. Предполагалась какая-то провокация, которая должна была задеть и нас. Мне известно, что тогдашний утренний номер газеты «Брэд энд баттер» переверстывался, сменили целую полосу. Почему? Не оказалось ожидаемых доказательств? Каких? Не ведаю. Но знаю, что вы были свидетелем случившегося, подсказали Бойлю имя убийцы. Невольно сопоставляю с этим вашу предвыборную тактику и стратегию. В чьих интересах вы действуете – не пойму. Зато догадываюсь, что Мердок вас боится. Или опасается, скажем мягче.
– Едва ли, мистер Уэнделл. Мердок просто расчетлив и осторожен.
– Однако он пришел к вам, а не вы к нему. И Стилу вы ничего не сказали.
– Есть причины, мистер Уэнделл. Не хочется пока тревожить сенатора.
– А почему вы не интересуетесь, откуда я знаю об этом?
– Любая информация здесь продается и покупается, – говорю я, не смущаясь тем, что передо мной глава партии.
– Ну, а если я предложу вам продать мне вашу информацию? Ту, которой нет у Бойля?
– Я работаю на Стила, мистер Уэнделл.
– Мы со Стилом в одной партии, мсье Ано.
– Если нужно, о моем участии в партийных делах вас информирует сенатор. Но есть дела частные, не затрагивающие ни ваших, ни его интересов.
– Все, что касается Мердока, я хочу знать немедленно.
– Пожалуй, частью моих сведений я могу поделиться с вами.
Уэнделл заинтересован – он даже привстал с кресла.
– Что вы знаете о судьбе двух тонн серебра, похищенного из трюма «Гекльберри Финна»? – спрашиваю я. – Ничего? Так я и думал. Но как биржевику вам, конечно, известно, что слитки до сих пор не появились на рынке. Не перелиты они и в монеты: для этого потребовалась бы фабрика – специальный монетный двор, а построить и скрыть его, даже на необжитых землях, было бы слишком трудно. Значит, оно где-то спрятано.
– Вы знаете где? – вскакивает Уэнделл.
– Нет. Но кое-кто об этом догадывается.
– Когда же догадка станет открытием?
– Вероятно, скоро. Но мне известно и другое. Вы помните по описаниям газет, как произошло похищение?
– Команда и пассажиры были удалены с палубы, а вам с сенатором предоставили лодку, на которой вы и добрались до его поместья.
– Так вот, в эту лодку нас спускали не матросы из экипажа, а те же бандиты, «пистолетники», как их называют в полиции, которые выносили из трюма ящики с серебром. И на рукаве у каждого была повязка из галуна, знакомого вам по экспонатам исторического музея.
– Реставраторы?
– Да.
– Почему вы не сообщили об этом полиции?
– Потому что меня не спросили. И потому что я не желаю, чтобы меня застрелили на улице из окна проезжающего мимо фиакра. Ведь ни Стил, ни другие в лодке ничего не заметили. Мелкая деталь, не больше.
– Но существенная. Хотя Бойль, пожалуй, и не приобщит ее к делу. Это уже политика. – Уэнделл вновь опускается в кресло и, прищурившись, о чем-то задумывается. – Что же вы хотите от меня, мсье Ано?
– Если Бойль арестует убийцу и найдет серебро, – говорю я, – пусть не дает сразу материал в газеты. А главное – я подчеркиваю: главное – уговорите его немедленно, после того как будет найдено серебро, отпустить убийцу без всяких мотивировок. На все четыре стороны. Только пусть проследят за его судьбой.
Уэнделл непонимающе моргает.
– Зачем?
Еще пятьдесят лет назад в Городе отменили смертную казнь. При помощи хороших адвокатов он сумеет избежать даже пожизненного тюремного заключения. А ведь, кроме этих подонков из «Аполло», он убил и моего друга, пытавшегося предотвратить преступление.
– Но ваш друг был в его шайке.
– Он был заброшен в нее как разведчик. Я хотел нащупать связи Пасквы с Мердоком.
– Пасквы?
– Так зовут убийцу, который может уйти от возмездия.
– Всегда найдется случай просто пристрелить его при попытке к бегству.
– А кто отдаст приказ? Вы, я, Бойль? Зачем марать руки? Это сделают его же хозяева. Они решат, что за обещанную свободу Пасква передал серебро полиции. Купил, мол, сукин сын, себе освобождение. Именно освобождение, а не бегство. Конец очевиден.
– Вы жестоки, мсье Ано.
– Только справедлив, мистер Уэнделл. Вот тогда я и сообщу вам все, что знаю и что потребуется для политической дискредитации наших противников.
– Еще один вопрос, мсье Ано, – торопится Уэнделл. – Почему вы до сих пор не информировали сенатора Стила? Ведь вы его советник.
– Охотно отвечу, мистер Уэнделл. Во-первых, не хочу тревожить сенатора, он стар и не очень здоров. Во-вторых, у меня на руках еще не все карты, необходимые для выигрыша партии, которую здесь называют политическим покером. И в-третьих, мистер Стил слишком экспансивен – может проиграть, если поспешит.
Уэнделл долго молчит, плотно сжав губы.
– Я знаю о намерениях Стила уйти в отставку. Так вот, когда это случится, рассчитывайте на меня, Ано, – говорит он, вставая.
И то, что он явно умышленно опускает «мсье», очень и очень важно.
15. Очная ставка
Мы завтракаем с Донованом в сенатском клубе. Здесь опять, как обычно в эти предвыборные дни, тихо и пусто. Сенаторы выступают в своих кантонах. Завсегдатаи биржи закусывают в биржевом ресторане. Семейные предпочитают домашний очаг. Донован же холост. Он в темной кожаной куртке, в черной шелковой рубашке без галстука – чопорная администрация клуба терпит это нарушение традиций только из уважения к его сенатскому креслу.
– Что-то ты не слишком разговорчив сегодня, Биль, – говорю я: наши отношения уже позволяют нам называть друг друга по имени. – Предвыборные дела?
