В эту поездку я уже окончательно все решил и даже разговор с ней обдумывал; задерживаться, понятно, не хотел. Но пришлось все-таки остановиться. Какой-то парень замельтешил на дороге, я ему просигналил, а он, вместо того чтобы просто сойти с обочины, заметался, запсиховал и грохнулся под машину. Понятно, я затормозил, высунулся, кричу:
– Эй, друг, машины не видел?
Он посмотрел на меня, потом на небо и медленно поднялся, отряхивая от пыли свои старые джинсы.
– Тут не машины, а кой-что похуже людей пугает. – Он шагнул ко мне и спросил: – В город?
Я кивнул, он сел, все еще дикий какой-то, чем-то напуганный, с мелкими каплями пота на лбу, с темными мокрыми кругами на рубахе под мышками.
– С утра кросс затеял? – спросил я.
– Хуже, – повторил он и полез в карман. Оттуда на сиденье машины вместе с платком выскользнул вороненый „барки-джонс“ образца пятьдесят второго года.
Я удивленно присвистнул:
– Гонка преследования?
В глубине души я уже жалел, что связался с ним: не люблю таких встреч на дороге.
– Дурак, – беззлобно ответил он на выдавший меня взгляд. – Это не мой, а хозяйский. Я тут за стадом присматриваю. На ранчо Виниччио.
– Ковбой?
– Какой там ковбой… – поморщился он, вытирая вспотевший лоб. – Я и на лошади-то сидеть как следует не умею. Просто деньги нужны. Осенью учиться пойду.
Я внутренне усмехнулся: кровожадный гангстер, спасающийся от шерифа, превратился в обыкновенного студента, прирабатывающего на вакациях.
– Митчелл Кейси, – представился он.
Я тоже назвал себя, рассчитывая не без тщеславия, что имя мое, воспетое газетами со времени встречи с драконами на Мак-Мердо, докатилось и до него, но ошибся. Он не слыхал ни обо мне, ни о розовых „облаках“: два месяца ни радио не слушал, ни газет не читал: „Может, уже война началась или марсиане высадились – один черт, ничего не знаю“.
– Войны пока нет, – сказал я, – а марсиане, пожалуй, высадились.
И рассказал ему коротко о розовых „облаках“. Но я не ожидал, что мой рассказ вызовет у него такую реакцию. Он рванулся к дверце, словно хотел выскочить на ходу, потом разинул рот и дрожащими губами спросил:
– С неба?
Я кивнул.
– Длинные розовые огурцы. Как самолеты пикируют. Да?
Я удивился: говорит, газет не читал, а знает.
– Только что видел, – сказал он и снова вытер выступивший на лбу, должно быть, холодный пот: встреча с нашими знакомцами из Антарктики его совсем доконала.
– Ну и что? – спросил я. – Летают, точно. И пикируют. И на огурцы похожи. А вреда никакого. Один туман. Трусишка ты, вот что.
– Всякий струсил бы на моем месте, – все еще взволнованно проговорил он, – я чуть с ума не сошел, когда они стадо удвоили.
И, почему-то оглянувшись сначала, словно боясь что его могут подслушать, тихо прибавил:
– И меня тоже.
Ты уже, наверное, понял, Юри, что Митч попал в такую же переделку, как и мы с тобой. Эти чертовы „облака“ заинтересовались его стадом, спикировали на коров, а наш храбрый ковбой полез их отгонять. И тут началось нечто совсем уже непонятное. Один из розовых огурцов подплыл к нему, повис над головой и приказал отойти. Не словами, конечно, а как гипнотизер на ярмарке, – отойти назад и сесть на лошадь. Митч рассказывает, что не мог ни ослушаться, ни сбежать. Не сопротивляясь, он отошел к лошади и вскочил в седло. Я думаю, что им на этот раз всадник понадобился: пеших-то они набрали достаточно, целую коллекцию. Ну а дальше все как по маслу: красный туман, полная неподвижность, ни рукой, ни ногой не шевельнуть, а тебя будто насквозь просматривают. Словом, картина знакомая. А когда туман рассеялся и парень в себя пришел, глазам не поверил: стадо вдвое увеличилось, а в сторонке на лошади точно такой же Митчелл сидел. И лошадь та же, и сам он как в зеркале.
Нервы у парня, конечно, не выдержали: помню, что со мной в первый раз было. С ним то же: помчался, куда ветер понес, лишь бы дальше от наваждения. А потом остановился: стадо не свое, хозяйское, отвечать ему же придется. Подумал и вернулся, а там все по-прежнему, как до появления розовых „облаков“: ни лишних коров, ни двойника на лошади. Ну и решил парень: либо мираж, либо он с ума сошел. Стадо в загон, а сам в город, к хозяину.
Все это только предисловие, ты же понимаешь. Не успел я кое-как успокоить парня, как сам запсиховал: вижу, летят стайкой вдоль дороги, этак бреющим полетом идут. Совсем диснеевские поросята, как сказал тогда наш радист из Мак-Мердо, и на огурцы не похожи. Тут и Митчелл их увидел. Слышу: замолк. Только дышит, как запыхавшийся.
„Начинается“, – подумал я, вспомнив, как эти „дирижабли“ шли на таран в нашем первом воздушном „бою“. Но на этот раз они даже не снизились, а просто пронеслись со скоростью звука, как розовые молнии в сиреневом небе.
– К городу пошли, – прошептал сзади Митчелл.
Я не ответил: кто их знает.
– Почему они нас не тронули?
– Не заинтересовались. Едут двое в автомобиле – мало ли таких. А я меченый.
Он не понял.
– Встречались, – пояснил я. – Вот они и запомнили.
– Не нравится мне все это, – сказал он и замолчал.
Так мы и ехали молча, пока из-за поворота не показался город. До него оставалось не больше мили, но я почему-то не узнал его: таким странным он мне показался в сиреневой дымке, как мираж в этих сыпучих желтых песках.
– Что за дьявольщина? – удивился я. – Может, у меня спидометр барахлит? До города, по крайней мере, десяток миль, а он уже виден.
– Посмотри вверх! – воскликнул Митчелл.
Над миражем города висели цепочкой розовые облака – не то медузы, не то зонтики. Может быть, тоже мираж?
– Не на месте город, – сказал я. – Не понимаю.
– Мы уже должны были проехать мотель старика Джонсона, – откликнулся Митчелл. – Ведь он в миле от города.
Я вспомнил морщинистое лицо хозяина мотеля и его зычный командирский голос: „В мире все стало с ног на голову. Дон. Я уже начинаю верить в Бога“. Кажется, пора начать верить в Бога и мне. Я вижу удивительные и необъяснимые чудеса. Джонсон, обычно встречавший все проезжавшие мимо машины на каменной лесенке своего дома-гостиницы, бесследно исчез. Это уже само по себе было чудом: ни разу за все годы работы на авиабазе я не проезжал здесь, не узрев на ступеньках старого ангела с ключами от города. Еще большим чудом было исчезновение его гостиницы. Мы не могли проехать ее, а даже признаков строения у дороги не было видно.
Зато с каждой минутой становился виднее город. Сэнд-Сити в лиловой дымке перестал быть миражем.
– Город вроде как город, – сказал Митчелл, – а что-то не то. Может, с другой дороги въезжаем?
