В 1921 году Анна стала членом Всероссийского союза работников искусств и получила доступ в закрытый продуктовый магазин. В 1922-м ей дали в пользование роскошную дачу под Петергофом, а в 1923 году – особняк бывшего торговца пушниной, обставленный стульями с позолотой, расписанными шкафами и сервантом в стиле Людовика XIV, словно все это было из декораций фильмов, снятых Росоцким. На вечеринках в этом особняке Анна освоила древнее искусство торжественного схода вниз по лестнице. Одной рукой она держалась за перила, медленно, шаг за шагом спускалась вниз, а за ней эффектно волочился шлейф платья. Внизу ее восторженно ждали художники, авторы, актеры и высшие партийные работники
[53].
Но искусство – наименее естественный любимец государства. Искусство обычно создается особого рода людьми, которые устают от самоповторов, а тем более если им указывают, что делать. Такое искусство может оказаться весьма двусмысленным. Вот только ожидаешь, что идеально сделанный диалог сообщит кристально ясное послание, щепотка сарказма или поднятая бровь испортить весь эффект. Более того, это даже может подать идею к тому, что смысл сказанного противоположен тому, что задумывалось. Поэтому у людей и не возникает вопросов, почему государство время от времени пересматривает свой взгляд на того или иного творца. Просто для того, чтобы сохранять лицо.
Тем временем Росоцкий выпустил уже четвертый фильм, в котором Анна играла принцессу. Эта принцесса, считая себя сиротой, влюбляется в юношу-сироту, которого все ошибочно принимают за принца. На премьере самые умные из музыкантов оркестра обратили внимание на то, что генсек Сталин, которого в юности называли Сосо, во время просмотра улыбался не так широко, как обычно. Поэтому и музыканты умерили свой пыл, что почувствовали люди сначала в первых рядах, а потом и на галерке. У всех сложилось ощущение, что происходит что-то не то.
Два дня спустя после премьеры в «Правде» было опубликовано открытое письмо восходящего аппаратчика, который сидел на просмотре через несколько рядов позади Сосо. Картина по-своему развлекательная, писал аппаратчик, но почему режиссер Росоцкий продолжает возвращаться в фильмах в эпоху принцев и принцесс? Вальса, свечей и мраморных лестниц? Не кажется ли режиссеру, что он слишком уводит зрителя в прошлое и не ностальгирует ли он по нему? И вообще, не лежат ли в основе сюжетов фильмов режиссера взлеты и падения отдельно взятого индивида? Пристрастие, которое он выказывает, часто используя при съемке крупный план? Да, его героиня – красавица в очередном роскошном платье, но где здесь прослеживается историческая роль пролетариата? Где и как отражена борьба эксплуатируемых классов?
Еще через четыре дня после публикации в «Правде» прошел пленум ЦК, на котором выступил Сосо и похвалил новоявленного кинокритика за правильные слова. Через две недели после пленума идея письма (с использованием найденных первым критиком «правильных слов») эхом отразилась в публикациях еще в трех газетах и одном журнале об искусстве. Картину показали в нескольких не самых популярных кинотеатрах под жидкие аплодисменты зрителей и быстро сняли с проката. К осени режиссер не только уже не мог никому продать следующий проект, но и его политическая благонадежность оказалась под большим вопросом…
Инженю на экране, но не в жизни, Анна прекрасно понимала, что опала Росоцкого может оказаться концом и ее карьеры. Актриса старалась не показываться с ним в обществе и громко превозносила достоинства других кинорежиссеров. Возможно, таким образом ей бы снова удалось благополучно устроить свою карьеру, но тут на другом конце Атлантического океана произошли некоторые непредсказуемые события. А именно: звуковое кино. Лицо Анны было знакомо зрителям, но те ожидали, что красавица заговорит нежным голоском, и не были готовы к тому, что у нее окажется низкий и хриплый голос. Так, весной 1928 года в критическом для актрис возрасте двадцатидевятилетняя Анна превратилась в то, что американцы называют «былая слава»
[54].
Несмотря на то, что инвентарные таблички на бесценной старинной мебели давали возможность товарищам спать спокойно, те же таблички свидетельствовали о том, что все это можно было отнять одним мановением руки. Поэтому очень скоро Анна оказалась без золоченой мебели, расписных шкафов и серванта в стиле Людовика XVI. Так же быстро исчезли и дача в Петергофе, и особняк бывшего торговца пушниной. С двумя чемоданами Анна оказалась на улице. В кошельке у нее было достаточно денег, чтобы купить билет до Одессы, но Анна не собиралась возвращаться на родину, а вместе со своей бывшей служанкой сняла двухкомнатную квартиру.
В следующий раз граф увидел Анну в 1928 году, приблизительно через восемь месяцев после того, как у нее отняли особняк. Граф наливал воду в бокал итальянского предпринимателя, занимавшегося экспортом из России, когда увидел, что в ресторан «Боярский» вошла Анна в платье без рукавов и на высоких каблуках. Граф настолько был удивлен ее появлением, что его рука дрогнула и он разлил воду на колени клиента.
Анна подошла к Андрею, попросила столик на двоих и сказала, что ее спутник вскоре к ней присоединится.
Андрей отвел ее к столику в углу.
Гость Анны появился через сорок минут.
Стоя около флористический композиции в центре ресторана, граф следил глазами за парой. Ему показалось, что Анна и мужчина никогда раньше не встречались и знали друг о друге лишь понаслышке. Мужчина был на несколько лет моложе Анны. Он был одет в хороший пиджак, но вел себя как последний хам. Спутник Анны сел и, просматривая меню, извинился за опоздание. Актриса что-то ему сказала, но он, не обращая на нее внимания, уже подзывал официанта. Анна вела себя безукоризненно. Она рассказывала свои истории с блеском в глазах и внимательно слушала то, что говорил ее собеседник, часто смеялась и терпеливо ждала, если к их столику кто-нибудь подходил, чтобы выразить свое восхищение последней картиной ее спутника – кинорежиссера.
Через несколько часов, когда «Боярский» уже закрылся, граф увидел, как Анна с режиссером вышли из бара «Шаляпин». Он стал надевать пальто, и Анна сделала жест рукой, приглашая его наверх, в номер, чтобы еще выпить. Но режиссер не остался, он поблагодарил за прекрасный вечер и сказал, что у него дела. После этого он поспешно двинулся к двери.
Пока молодой режиссер находился в фойе, графу казалось, что Анна нисколько не изменилась и выглядела так же прекрасно, как и в 1923 году. Однако, как только ее спутник вышел за двери отеля, улыбка актрисы исчезла и плечи ее поникли. Она провела ладонью по лбу, повернулась и встретилась с графом взглядом.
