Таким образом, слова Сосо «жить стало лучше, жить стало веселее» в чем-то схожи со словами известного персонажа Книги Бытия, говорившего: «Да будет это», и «Да будет то». В общем, после этих слов Сосо жить в России действительно стало лучше!
И вот доказательство: две девушки идут по Кузнецкому Мосту. На них яркие приталенные платья. На голове одной широкополая желтая шляпа, под полями которой – длинные накрашенные ресницы. Девушки ощущают под ногами звуки проходящего под ними поезда метро. Незадолго до этого в Москве были открыты первые станции метрополитена. Они останавливаются около витрины ЦУМа и рассматривают выставленные в ней пирамиды туфель на высоких каблуках, шляп и часов.
Эти девушки живут в коммунальных квартирах и стирают свои вещи в общей ванной. Вы думаете, что им неприятно смотреть на выставленные в витрине богатства? Совсем нет! Они могут этим вещам удивляться и завидовать тем, у кого эти вещи есть. Дело в том, что и эти девушки могут купить все, что стоит на витрине. До недавнего времени в ЦУМ ходили только иностранцы и партийная элита, но эти времена уже прошли. Начиная с 1936 года магазин открыт для всех граждан, которые готовы платить валютой, серебром или золотом. На цокольном этаже ЦУМа расположен отдел скупки драгоценностей, где можно за полцены продать фамильные бриллианты.
Вот видите, жить действительно стало веселее.
Две хорошо одетые девушки осмотрели экспозицию на витрине, представили себе, что смогут купить все это, а также и большие квартиры со шкафами и кладовками, в которых можно будет хранить все эти шляпы, обувь и часы, и пошли на обед с двумя молодыми людьми с хорошими связями.
Девушки ждут зеленого сигнала светофора, чтобы перейти Театральный проезд. Они пересекают улицу, входят в отель «Метрополь» и по пути в ресторан «Пьяцца» минуют стойку, за которой стоит представительного вида седовласый консьерж…
– О, наконец-то, конец весны! – сказал граф Василию, который просматривал список заказов столиков на сегодняшний вечер. – Если судить по длине юбок вон тех дам, то на улице все еще плюс пятнадцать, несмотря на то, что сейчас уже семь часов. Через несколько дней парни начнут воровать цветы из Александровского сада, а Эмиль будет раскладывать горох по тарелкам…
– Вне всякого сомнения, – ответил Василий тоном библиотекаря, соглашающегося с ученым.
Днем на кухню «Боярского» прислали первую в этом году партию местной клубники, и Эмиль дал графу горсточку ягод, чтобы тот съел их на завтрак следующим утром.
– Скоро лето, дни будут длинными, ночи короткими, а жизнь станет беззаботной, – заметил граф.
– Александр Ильич!
Граф не ожидал, что к нему обратятся по имени и отчеству. Он обернулся и увидел перед собой молодую женщину в брюках. Она была невысокого роста, у нее были прямые светлые волосы, синие глаза, и производила она впечатление человека, уверенного в себе и своих силах.
– Нина! – воскликнул граф. – Как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим… Ты давно в Москве?
– Можно переговорить с вами наедине?
– Конечно…
Граф почувствовал, что цель визита Нины – глубоко личная, и отошел на несколько шагов от стойки консьержа.
– Мой муж… – начала Нина.
– Ты замужем! – воскликнул граф.
– Да, мы со Львом поженились шесть лет назад. Мы вместе работали в Иванове…
– Я его помню!
Нина покачала головой, вероятно, раздосадованная тем, что Ростов ее постоянно прерывает.
– Вы вряд ли встречались.
– Ты права. Мы не были представлены, но он заходил вместе с тобой в отель перед вашим отъездом.
Граф улыбнулся, вспомнив красивого комсомольского вожака, который отправил товарищей и остался ждать Нину.
Нина попыталась вспомнить, когда они с мужем были в «Метрополе», но потом махнула рукой, потому что в конечном счете не имело никакого значения, были они в отеле или нет.
– Умоляю, Александр Ильич. У меня очень мало времени. Две недели назад нас вызвали из Иванова для того, чтобы мы приняли участие в конференции о будущем планирования в сельском хозяйстве. В первый день конференции Лев был арестован. Мне удалось узнать, что его держат на Лубянке. Но к нему меня не пустили. А вчера мне стало известно, что ему вынесли приговор и осудили на пять лет исправительных работ в Сибири, куда сегодня его отправят поездом. Я должна следовать за ним. И пока я найду там работу и устроюсь, кто-то должен заботиться о Софье.
– О Софье?
Граф последовал за Ниной, которая подошла к сидевшей в кресле девочке на противоположной стороне фойе. Это была девочка с черными как смоль волосами и белой кожей. Девочке было пять или шесть лет, и, сидя на высоком кресле, она болтала в воздухе ногами.
– Я сейчас не могу взять ее с собой. Мне придется отсутствовать месяц, может быть, два. Как только я найду работу и квартиру, сразу вернусь за ней.
Нина объяснила свою ситуацию как ученый – вот факты, а вот их последствия. В ее описании не было места лишним чувствам и, главное, страху, словно она описывала физические законы, определявшие притяжение Луны к Земле. Но графа эта новая информация слегка шокировала – муж, арест, дочь, Лубянка, лагеря…
Граф колебался и не мог принять решения, и тут Нина – самый независимый и полагающийся только на свои силы человек – схватила его за руку.
– Александр, мне больше некого попросить, – сказала она и добавила: – Умоляю…
Нина и Ростов подошли к сидевшей в кресле девочке. Как уже было сказано, Софье было пять или шесть лет, у нее были черные волосы, светлая кожа и темно-синие глаза. Если бы графа познакомили с ней при других, не столь драматичных обстоятельствах, он бы наверняка отметил, что ребенок являл собой идеальный пример Нининой философии практичности. Волосы Софьи были почти такими же короткими, как у мальчика, девочка была очень просто одета, и на лоскутной кукле, которую она держала в руках, не было платья.
Нина присела на корточки напротив дочери и, положив руку на ее колено, заговорила нежным голоском, которого граф прежде никогда у нее не слышал:
– Соня, это дядя Саша, о котором я тебе много рассказывала.
– Тот, который подарил тебе красивый бинокль?
– Да, тот самый, – ответила Нина с улыбкой.
– Здравствуй, Софья, – сказал граф.
Нина объяснила дочери, что, пока она будет искать новую квартиру, Софья поселится в красивом отеле. И пока мамы не будет рядом, Софья должна уважать и во всем слушаться дядю.
– А потом мы с тобой сядем на поезд и поедем к папе, – сказала девочка.
– Да, милая моя, так все и будет. Сядем на поезд и поедем к папе.
Софья старалась держаться, но она еще не умела, как ее мама, контролировать свои чувства. Она не просила, не умоляла, не расстраивалась, но, когда она кивнула, по ее щекам текли слезы.
