– Ты совершенно не следишь за действием! – заявил Осип. – Капитан Джакоби вернулся с Востока в Сан-Франциско, и в него уже попало пять пуль. Он спрыгнул с горящего корабля, прошел через весь город и на последнем издыхании принес товарищу Спейдскому пакет в бумаге, перетянутый веревкой. А ты в такой ответственный момент начинаешь углубляться в метафизику!
Граф повернулся в сторону Осипа, прикрывая глаза рукой от луча проектора.
– Но, Осип, мы с тобой уже три раза смотрели эту картину!
– И какая разница? Ты «Анну Каренину» наверняка раз десять читал, и я уверен, что каждый раз плакал, когда она под поезд бросалась.
– Ну, этот фильм и «Анну Каренину» никак нельзя сравнивать.
– Ты так считаешь?
Осип помолчал и с выражением отчаяния на лице остановил проектор, включил свет и сел за стол.
– Хорошо, друг мой. Я вижу, что тебя что-то волнует. Поэтому давай это обсудим и потом вернемся к фильму.
Ростов передал Осипу свой разговор с Михаилом. Или, скорее, пересказал ему мысли Михаила о пожаре в Москве, об умолкнувших поэтах, уничтожении памятников и о четырнадцати миллионах голов убитого домашнего скота.
Осип слушал графа и кивал.
– Хорошо, – сказал Осип, когда граф закончил. – Я тебя понял. Так что именно тебя волнует? Тебя удивили высказывания друга, они тебя ранили? Я понимаю, что ты переживаешь по поводу его эмоционального состояния и здоровья в целом. Скажи, а возможно такое, что его мнение правильное, а вот чувства по этому поводу – неправильные?
– Я тебя не понимаю.
– Все как в «Мальтийском соколе».
– Осип, я тебя умоляю.
– Нет, я совершенно серьезно. Ведь мальтийский сокол является символом Запада. Золотую статуэтку сокола сделали крестоносцы в качестве подарка королю, символа церкви и монархии, то есть политических институтов, которые существовали в Европе много веков. Кто может утверждать, что любовь крестоносцев к своему наследию чем-то принципиально отличается от любви Толстяка к его статуэтке? Может быть, именно от этого и надо избавиться, чтобы жизнь могла двигаться дальше.
Тон Осипа стал мягче.
– Александр, большевики совсем не вестготы. Мы не варвары, которые пришли в Рим и уничтожили все произведения искусства, которые там были. Все как раз наоборот. В 1916 году Россия была самой настоящей варварской страной. Мы были самыми безграмотными во всей Европе, большая часть населения находилась в том или ином виде рабства. Мы пахали деревянными плугами, жили при свете лучины, спивались, молились на иконы. Люди жили так, как жили их прадеды много лет назад. Как ты думаешь, разве нам не мешало слепое поклонение церкви, статуям и древним политическим институтам?
Он замолчал и налил в бокал вина.
– И что мы видим сейчас? Мы вышли на почти американскую производительность труда и ставим перед собой наши, советские цели. Сейчас у нас почти стопроцентная грамотность населения. Женщины, которые раньше жили как рабыни, стали равноправными с мужчинами. Мы строим новые города и производим больше, чем самые развитые страны Европы.
– Но какой ценой все это далось?
Осип ударил кулаком по столу.
– Огромной ценой! А ты думаешь, что достижения американцев дались им просто так?! Ты спроси об этом черных. Думаешь, их инженеры построили небоскребы и проложили автострады, не уничтожив при этом жилых районов, которые там раньше были? Я вот что тебе скажу – мы и американцы идем впереди планеты всей потому, что научились забывать прошлое, а не поклоняться ему. Но американцы идут путем индивидуализма, а мы – путем коллективизма.
* * *
После того как они с Осипом расстались в десять часов вечера, граф не пошел к себе наверх, а решил зайти в бар «Шаляпин» в надежде, что там можно будет спокойно посидеть. Однако когда он вошел в бар, то увидел там толпу людей – журналистов и дипломатов, которых обслуживали две официантки в черных коротких платьях. В центре веселья в очередной раз был адъютант американского генерала. Адъютант чуть наклонился корпусом вперед, расставил ноги, развел руки в стороны и рассказывал историю, как генерал сражался с гусями.
– …Портерхаус обошел монсеньора и начал медленно приближаться ко второму гусю. Генерал наклонил голову и ждал, когда птица посмотрит ему в глаза. Вот его секрет – смотреть в глаза. Когда они смотрят друг другу в глаза, противник Портерхауса начинает думать, что он ему ровня. Генерал сделал два шага влево, а потом три шага вправо. Гусь потерял равновесие, посмотрел в глаза генералу, и в этот момент тот на него прыгнул!
Адъютант подпрыгнул.
Две официантки завизжали, потом захихикали.
Когда адъютант распрямился, в его руках был ананас. Одной рукой он как бы держал ананас за «горло», а второй за «хвост» и поднял фрукт вверх на всеобщее обозрение.
– И в этот момент пояс на халате нашего славного генерала развязался, и все увидели его трусы армейского образца. И в этот момент мадам Велоски потеряла сознание.
Все дружно зааплодировали, и адъютант поклонился. Потом он положил ананас и поднял свой бокал.
– Реакция мадам вполне понятна, – сказал один из журналистов. – Но ты-то сам что сделал, когда увидел трусы генерала?
– Что сделал я? – переспросил адъютант. – Взял под козырек, понятное дело!
Все рассмеялись, и адъютант выпил.
– А сейчас, господа, я предлагаю выдвигаться. Скажу вам по личному опыту, что в «Национале» играют самую странную самбу во всей Европе. Барабанщик группы слеп на один глаз и не попадает по барабанам. Солист группы не попадает в ритм, и складывается такое ощущение, что он вообще никогда в жизни не слышал эту латиноамериканскую музыку. Что такое Южная Америка, он знает только понаслышке. Но старается изо всех сил, и парик у него просто великолепный.
После того как гости покинули бар «Шаляпин», граф подошел к стойке.
– Добрый вечер, Аудриус.
– Добрый вечер, граф. Что будете пить?
– Арманьяк, пожалуйста.
Он взял в руки бокал и улыбнулся, вспоминая рассказ адъютанта. Потом задумался о том, не является ли этот случай отображением психологии всех американцев. Осип говорил, что во время Великой депрессии Голливуд отвлек рабочих от классовой борьбы. Однако Ростов далеко не был уверен в том, что Осип правильно оценивал ситуацию. В 1930-х годах в Америке ставили много мюзиклов и комедий. Но при этом строили небоскребы и играли джаз. Получается, что небоскребы и джаз – это тоже своего рода обманка, уводящая трудящихся от классовой борьбы? Или все-таки это проявление особенностей и духа нации, которые не смогла истребить даже Великая депрессия?
Граф поболтал арманьяк в бокале и краем глаза увидел, что через пару стульев от него кто-то сел за барную стойку. Ростов повернул голову и увидел, что это адъютант.
