— Молодец какой, — похвалила художника Ирка. — Грамотно отстроился от Бетховена.
— В смысле? — заинтересовалась я.
Легкий салонный треп начал приобретать неожиданную культурологическую глубину.
— Ну, у Бетховена была просто Лиза, а у Да Винчи Мона Лиза — не перепутаешь, — объяснила Ирка-искусствовед.
— Искусствоведьма! — хихикнул мой внутренний голос.
Я вспомнила, с чего мы начали беседу, и ехидно хрюкнула.
— О, кстати, а дрессированные животные сегодня будут? — услышав сей звук, оживилась подружка.
— Почему это кстати? — напряглась я.
Мне обидеться, что ли? Или, наоборот, порадоваться, что я так убедительно хрюкаю?
— Ну, просто я люблю разных дрессированных животных, — дипломатично ответила Ирка.
— Ну, спасибо…
Тут детский бас справа от меня безапелляционно молвил:
— Туарет!
И Ирка подхватилась, повела ребенка в уборную.
Мы со вторым ребенком (заграбаставшим оставленное братцем ведро с попкорном) без происшествий и осложнений досмотрели первое отделение и воссоединились с компанией в антракте.
В холле было многолюдно. Мой мелкий спутник встал на цыпочки и завертел головой:
— Мама! Блат!
— Что там у нее по блату?
Я высмотрела подружкину рыжую гриву возле тетеньки, похожей на битую молью Клеопатру.
Пышные формы тетеньки местами были закованы в золотую парчу, а местами овеяны воздушными шелками. Шелка немножко полиняли, парча чуток потрескалась, но украшения, способные составить золотой запас небольшой африканской страны, солнечно сияли.
Клеопатристая тетя сноровисто орудовала кисточкой, успешно используя вместо холста Иркино просторное плечико.
Подружке давно хотелось разрисовать себя узорами из хны, но все как-то некогда было, а тут вдруг представилась такая возможность.
Я решила, что не буду ей мешать, и даже попыталась нейтрализовать малявок, последовательно увлекая их в зооуголок потискать кроликов, попрыгать на батуте и поиграть в аэрохоккей. Но детки все равно убегали к мамуле, и сеанс художественной росписи прошел в обстановке привычного бедлама. Привычного нам с Иркой, конечно, свежего человека шоу братьев Максимовых легко могло шокировать, хотя клеопатристая тетя, надо отдать ей должное, не только не роптала, но даже вежливо изображала интерес к интимным подробностям Иркиной жизни.
Звонок к началу второго отделения я встретила с радостью.
Жаль, что ни в одной из многочисленных торговых точек в фойе не продавались промышленные степплеры или хотя бы большие булавки — нашу парочку детишек с шилами в задницах очень хотелось надежно прикрепить к обивке кресел за штанишки.
Иллюзионист Питер Бург по паспорту звался созвучно, но не пафосно: Петр Буров.
Не то чтобы это имя было уж вовсе лишено претензий — возможно, с ним можно было сделать карьеру в нефтегазодобывающей отрасли, — но для иллюзиониста оно не подходило.
— Очень уж это имя основательное, весомое, практично-приземленное, — объяснял Петя матушке, старательно избегая откровенно негативных оценочных категорий.
Матушка внушительную фамилию получила не от мужа — существа легковесного и мифического вроде эльфа, а от предков по отцовской линии, крепким штопором уходившей во глубину сибирских руд.
За неуважение к славному роду Буровых матушка с легкостью могла отвесить такую затрещину, от которой те, кто помельче, запросто превращались из двуногих прямоходящих в бескрылых перелетных. А Петр Буров, несмотря на всю солидность родового имени, крупными габаритами не отличался.
Поначалу от Петиного псевдонима, излишне живо напоминающего о Северной столице России, матушка была не в восторге, но хотя бы драться не лезла. А когда иллюзионист Питер Бург стал пользоваться некоторой популярностью, она и вовсе смирилась. Выбранная сыном оригинальная профессия матушке нравилась, хотя сибирские предки в целом наверняка предпочли бы более надежную нефтегазодобычу.
У матушки Пети Бурова тоже была явно выраженная артистическая жилка. Видели бы пращуры Варвару Бурову в шелках и парче фантазийного наряда «Шехерезада постбальзаковского возраста» — нипочем не признали бы родную кровиночку!
Цветастое платье с шароварами и кудрявый смоляной парик Варваре Буровой смастерили в цирковой костюмерной, а вот шоколадный загар и многочисленные украшения у нее были свои, собственные. Когда Варвара, звеня браслетами, как стадо галопирующих на водопой коров колокольцами, поднимала руку, чтобы поманить к себе очередную жертву, у граждан с нормальным слухом закладывало уши.
Выглянув из неприметной дверцы, Петя, без смокинга и цилиндра вовсе не похожий на таинственного франта Питера Бурга, внимательно посмотрел, кого на этот раз отловила маман, и слегка поморщился.
Он бы, конечно, предпочел гламурную загорелую блондинку в микромайке на голое тело — сидела одна такая аппетитная красоточка у прохода на втором ряду, но матушка Варвара, истово оберегая сыновью нравственность, опять выбрала деревенскую коровушку средних лет.
С другой стороны, возрастная селянка наверняка доверчивее и покладистее модной кисы, да и загогулины матушкиных рисунков на белой коже видны гораздо лучше, чем на загорелой. И вообще Варвара Бурова уже доказала, что она знатный физиономист и хороший психолог, безошибочно выбирающий в толпе идеально подходящих особ.
Поверх растрепанной рыжей головы простушки, которую предприимчивая матушка уже усадила на жертвенный стул, Петя встретился взглядом с родительницей и глубоко кивнул, показывая, что запомнил гражданку, приговоренную к большому сюрпризу.
— А? Как тебе?
Едва мы заняли свои места в козырном первом ряду и малышня присосалась к трубочкам кока-кольных стаканов, Ирка оттопырила локоть, демонстрируя мне украсивший ее руку рисунок.
— Шикарно, — понимая, что от меня ждут безумных восторгов, похвалила я. — А чего это тебе вздумалось-то?
— А того, что это была халява! — радостно поведала подружка. — У художницы, оказывается, есть похвальная традиция — каждого десятого клиента она разукрашивает бесплатно. Реклама такая.
— Промоакция, — кивнула я со знанием дела.
— Надо же, как мне повезло! Я только посмотрела на эту самую рисовальщицу, а она вдруг возьми и помани меня пальчиком, — продолжала радоваться подруга. — Конечно, это не совсем по-честному, ведь я вообще-то не собиралась пользоваться данной услугой, но так приятно: такая красота — и бесплатно!
— А что тут написано?
Я присмотрелась к узорам.
Они были крупные, четкие, даже такая слепая курица, как я, каждый завиток разглядит.
Но не поймет.
Чтобы я поняла, надо писать кириллицей, латиницей или по-гречески, иных письмен я, увы, не разумею.
