Потому и спросила:
— А это кто?
— Мо-мо-мо…
— Монстр? — как мне кажется, резонно предположила я, продолжая с подозрением присматриваться к буйствующему многоножью под шторой.
— Мо-Моржик! — Подружка героически поборола заикание.
Я недоверчиво уставилась на вынырнувшую из-под зеленой шторы всклокоченную голову, наливными синяками больше напоминающую морду панды, чем человеческое лицо:
— Разве?
— А это кто? — озадачилась Ирка.
— Ты же сказала, что Моржик! — напомнила я склеротичке.
— Это голос был Моржика, а морда совершенно чужая! — заволновалась подружка.
— Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, — некстати встрял с цитатой мой начитанный внутренний голос.
— А слова чьи? — спросила я, прислушиваясь к доносящимся из штор-палатки виртуозным ругательствам.
Слова были народные.
Фольклорная тема прозвучала вдохновляюще:
— Потянем! — голосом Шаляпина, поющего про дубинушку, вскричала Ирка и ухватилась за край шторы.
Я подсобила, мы дружно ухнули, подернули, и зеленая, как в песне, сама пошла.
— Ой…
Под шторой прятались два мужика.
В одном из них я со смущением признала Иркиного любимого супруга, а второго постеснялась как следует расмотреть, потому что он был абсолютно голым, а я слишком хорошо воспитана, чтобы таращиться на постороннего голого мужика, если он, конечно, не профессиональный стриптизер.
Но этот был не стриптизер.
У стриптизеров не бывает «пионерского» загара, при котором на потемневшем теле отчетливо белеют следы трусов и майки.
Ирка мучительно покраснела и нервным голосом, срывающимся на визг, воззвала:
— Сергей Максимов! Что это ты делаешь?!
— Слушай, не надо, а? — Я потянула подружку за рукав. — Это все средний возраст, кризис, всякое случается, я уверена, мы видим случайный сбой сексуальной ориентации, давай не будем его акцентировать…
— Какой еще сексуальный сбой?! — грозно рявкнул Моржик, пугающе поднимаясь с пола.
В отличие от своего партнера по спаррингу он был почти одет — на нем имелись шорты.
— Я сейчас тут всех поубиваю! — пообещал Мо-мо-мо…
Да монстр какой-то, честное слово!
— А чего сразу всех?! — возмутилась я.
— А кого?!
— А это кто?!
Последний вопрос мы озвучили синхронным трио, как будто долго репетировали.
Образовалась короткая пауза.
— Послушайте, я прихожу и вижу: в доме моей жены посторонний голый мужик! — чуть сбавив тон, но быстро вновь закипая, начал Моржик.
— Нет, это ты послушай! — мгновенно разъярилась Ирка. — Я прихожу домой и вижу: мой муж валяется с посторонним голым мужиком!
— Послушайте…
Я попыталась вклиниться в семейную сцену, но не преуспела.
С таким же успехом можно было пытаться остановить темпераментного Отелло, который твердо вознамерился задушить… другого темпераментного Отелло. На кроткую Дездемону ни один из участников этого домашнего спектакля не тянул.
Супруги Максимовы орали друг на друга, пока я не грохнула об пол уцелевший стеклянный пузырек с дорогим французским кремом от мимических морщин (жаль было, а что делать? Ладно, это был не мой крем).
— Эй, вы, припадочные, заткнитесь оба на минуточку, пожалуйста, — сказала я почти вежливо. — Не знаю, заметили ли вы, но вас обоих интересует один вопрос: «Кто это?»
— И что?
Отелло-1 и Отелло-2 одинаково хмуро уставились на меня.
— И то, что мы этого уже никогда не узнаем, потому что, пока вы вопили, как два бабуина, тот голый мужик убежал!
— Вот сволочь, — выдохнула Ирка и сердитым щипком убрала с вспотевшего лица влажный локон.
— А чего сразу бабуины? — обиделся Моржик.
— Максимовы. — Я вздохнула. — Я вас очень люблю и поэтому прямо сейчас лягу спать и накрою голову подушкой. А вы тут деритесь, миритесь… Делайте что хотите, хоть на карнизах фехтуйте, этой квартире уже ничего не повредит. Спокойной ночи! Я надеюсь, что мы все доживем до утра.
С этими словами я вышла в коридор, плотно прикрыв за собой дверь квартиры, которой предстояло пережить бурное примирение любящих супругов — а это пострашнее иного разгрома.
По плиточке в коридоре тянулись вдаль влажные отпечатки босых ног немалого размера. Потревоженная лестница гудела.
— Ну, ни фига себе привиденьице! — донеслось откуда-то снизу.
Мне показалось, что голос был детский.
— А вот это плохо, — расстроился мой внутренний голос. — Представь, какая психологическая травма может возникнуть у ребенка, который темной ночью столкнулся с опрометью бегущим голым мужиком!
— Даже не представляю, — откликнулась я без особого чувства.
В нашем доме есть такие детки, которые сами вызовут психологическую травму у кого угодно.
Самой мне, я чувствовала, подобное уже не грозило: вечер выдался столь богатым на переживания, что впечатлить меня чем-либо еще было практически невозможно.
Поэтому я пошла спать.
День седьмой
— Ну, что еще? — простонала я, сдернув с головы подушку, не обладающую, к сожалению, идеальной шумоизоляцией.
— Почему — еще? — фальшиво удивился мой внутренний голос. — Не еще, а уже! Пришел новый день, а с ним и новые непри… приключения!
Я прислушалась, идентифицировала разбудившие меня звуки и поняла, что новый день пришел ко мне в лице Сереги Лазарчука, а также в его ногах. Потому что в дверь били явно задними конечностями, отчего неудержимо захотелось тоже кому-нибудь чем-нибудь врезать.
Я с сожалением вспомнила, что вчера вечером оставила боевую скалку у Максимовых.
— Ну? Чего тебе надобно, старче? — неласково спросила я незваного гостя, выдав в проем широко распахнутой двери приветливую гримасу фасона «Щас как дам больно!».
— Кто тут старче? Ты еще мне про кризис среднего возраста расскажи! — хмыкнул неуязвимый для психологического оружия полковник, окидывая цепким взглядом комнату за моей спиной.
Я поняла, что Серега успел пообщаться с Моржиком и уже сложил для себя некую цельную картину мира.
Имело смысл запросить информацию:
— Ну, что там Максимовы?
— Будут жить в любви и согласии, пока не умрут в один день, — пожал плечами Серега.
— Одновременно ударив друг друга по головам сковородками? — предположила я, хмыкнув.
